Уайнсбург, Огайо

Джордж поднимался за женщиной на холм, и сердце его застучало чаще, плечи распрямились. Он вдруг решил, что Белла Карпентер готова ему отдаться. Что новая сила, проявившаяся в нем, подействовала на женщину, покорила ее. От этой мысли, от сознания своей мужской силы он охмелел. Правда, во время прогулки Джорджа сердило, что она не прислушивается к его словам, но то обстоятельство, что она пошла с ним сюда, рассеяло его сомнения. «Все по-другому. Все теперь по-другому», — подумал он, взял Беллу за плечо, повернул к себе и взглянул на нее сверкающими от гордости глазами.

Белла Карпентер не сопротивлялась. Когда он поцеловал ее в губы, она тяжело приникла к нему, глядя поверх его плеча в темноту. Вся ее поза выражала ожидание. Снова, как и в проулке, ум Джорджа разродился словами, и, крепко обнимая женщину, он пустил их шепотом в тихую ночь.

— Желание, — прошептал он. — Желание… ночь… и женщина.

Джордж не понял, что случилось с ним в ту ночь на склоне холма. Позже, когда он вернулся к себе в комнату, ему захотелось плакать, а потом он чуть с ума не сошел от злости и ненависти. Он ненавидел Беллу Карпентер и думал, что будет ненавидеть до самой смерти. На холме он привел эту женщину на прогалину между кустами и упал перед ней на колени. Как перед тем на пустыре за домами поденщиков, он поднял руки, благодаря за новую силу в себе, и ждал, чтобы женщина заговорила, — но тут появился Эд Хэндби.

Бармен не хотел бить паренька, пытавшегося, как он думал, увести у него женщину. Он знал, что обойдется без битья, что у него хватит силы добиться своего без помощи кулаков. Он схватил Джорджа за плечо, поставил на ноги и держал одной рукой, глядя на Беллу Карпентер, все еще сидевшую на траве. Потом быстрым и широким взмахом руки он отшвырнул молодого человека в кусты и начал поносить женщину, которая уже встала на ноги.

— Дрянь, — сказал он грубым голосом. — Прямо возиться с тобой неохота. Развязался бы я с тобой, кабы не так тебя хотел.

Стоя на четвереньках между кустов, Джордж Уилард смотрел на эту сцену и пытался собраться с мыслями. Он хотел броситься на этого человека, который его унизил. Быть избитым, ему казалось, в тысячу раз лучше, чем вот так позорно отлететь в кусты.

Трижды бросался молодой репортер на Эда Хэндби, и трижды бармен, поймав его за плечо, отшвыривал в кусты. Старший соперник, по-видимому, был согласен продолжать это упражнение до бесконечности, но Джордж Уилард ударился головой о корень и затих. Тогда Эд Хэндби взял Беллу Карпентер повыше локтя и увел.

Джордж слышал, как они продираются сквозь кустарник. Крадучись, он двинулся вниз по склону; на душе у него было погано. Он ненавидел себя, ненавидел судьбу, подвергнувшую его такому унижению. Он вспомнил, что с ним происходило в безлюдном проулке, и озадаченно остановился, прислушиваясь к темноте, — не донесется ли еще раз извне тот голос, который совсем недавно вселил в него мужество. По дороге домой ему снова пришлось выйти на улицу, застроенную дешевыми деревянными домишками: он не вынес этого зрелища и побежал, желая поскорее убраться из поселка, который выглядел теперь донельзя убогим и пошлым.

ЧУДАК

Перевод Н. Бать

Сидя на ящике в грубо сколоченном дощатом сарае, который торчал, как нарост, у задней стены магазина «Каули и сын», Элмер Каули, младший член фирмы, видел сквозь грязное стекло окна то, что делается в типографии газеты «Уайнсбургский орел». Элмер вдевал в ботинки новые шнурки. Шнурок никак не пролезал в дырочку, и ботинок пришлось скинуть. Так, держа в руках ботинок, сидел он и разглядывал огромную дыру в носке, из которой торчала голая пятка. Внезапно подняв голову, он увидал в окне Джорджа Уиларда, единственного газетного репортера в Уайнсбурге. Джордж стоял у заднего крыльца типографии и рассеянно смотрел по сторонам.

— Ну, вот только этого не хватало! — воскликнул молодой Каули, с ботинком в руке вскочил на ноги и, крадучись, отошел от окна.

Лицо Элмера залила краска, руки дрожали. В магазине «Каули и сын» еврей-коммивояжер, стоя у прилавка, вел беседу с его отцом. Элмер вообразил, что репортер прислушивается к их разговору, и при одной мысли об этом рассвирепел. Прячась в углу сарая и все еще держа в руках ботинок, он в ярости топнул необутой ногой о дощатый пол.

Магазин «Каули и сын» был не на Главной улице Уайнсбурга. Он выходил на Моми-стрит, за ним шла колесная мастерская Войта, а за нею сараи, где фермеры привязывали лошадей. Рядом по переулку, позади магазинов на Главной улице, день-деньской громыхали фургоны и подводы, спеша доставить и увезти товар. Магазин «Каули и сын» было бы трудно описать. Уилл Хендерсон как-то сказал, что там торгуют всем и ничем. В витрине, выходящей на Моми-стрит, красовался огромный кусок каменного угля величиной с бочонок, и это означало, что здесь принимают заказы на уголь. Подле черной громады угля стояли в трех деревянных рамках соты с коричневым, потемневшим от грязи медом.