Убеди Меня Жить

В одной из такой электричек, в которой столпотворение превысило все возможные границы, и, с полным, забитым тамбуром, выезжая в сторону Москвы, сидели три знакомых нам лица.

Одно, худощавое и длинное, распостерлось, выдвигая свои массивные в неимоверной длине ноги. Второе, более пухлое, и, можно сказать, – стеснительное, сидело неловко поджав ноги, казалось бы, побаиваясь всех стоящих вокруг него людей, будто бы попав в совершенно уникальную и ненормальную для него обстановку, которая, соразмерно с количеством людей, находившимися в тамбуре, давило на него.

Герои нашего рассказа смотрели друг на друга в немом вопрошании. Казалось бы, они хотели перемолвиться друг с другом хоть одним словом, сказать друг другу хоть одну появшившуюся у них мысль, но каждый раз, как кто-либо из наших действующих персонажей пытался было молвить хоть один отклик, так сразу тамбур, можно подумать, назло, восполнялся неисполнимым гомоном, каждый пытался поговорить со своими знакомыми, и, создавая такой вселенский, можно себе представить, довольно массивный грохот, тамбур, будто бы обладая единым разумом, быстро утихал, и каждый, казалось бы, ощущал на себе алые краски стеснения, которые так резко выступали на лицах невинных и молодых душ, когда они попадали в неловкую для их достоинства ситуацию.

В таком положении они ехали два часа.

Каждый раз, как электричка останавливалась, внутрь тамбура пытались пробраться большие активисты, можно подумать, что даже более резвые, чем из города их отправления. Но, как только те, ощутив давление со стороны других тел, проваливались в своей задаче, отступали, солидарно кивая, как будто бы условным знаком, понимающе прощались.

Как только поезд ступил своим сутулым носом на станцию «Окружная», герои нашего рассказа, внегласно скоординировавшись, и, можно подумать, проводя ментальную и когнитивную регруппировку, пробивались к выходу из вагона.

– Это возмутимо! – взрычал Семен, и, по праву самого массивного, и, самого сильного, что внутри толпотворения служил своего рода кнутом, двумя руками которого разгонялись стоящие люди, первопроходцем ступал на платформу, и, приземлившись на обе ноги, обернувшись к своим компаньонам, продолжил – Что происходит?! Это не нормально!

– Либо нас преследуют несчастные совпадения, – вздыхая, присоединялся к Семену Кирилл, – либо мы огромные везунчики.

– Скорее всего и то, – кончил за всех троих Владимир, – и то.

Затем, уже физически, гласно перегрупировавшись на платформе, что, на удивление всех троих, была пустынна, они спустились к метро.

Совсем скоро они оказались на Китай-Городе.

Хотя, автору стоит подметить, что это «скоро» не может корректно вписаться в привычные для читателя рамки. Отнюдь, в условиях, в которых находились персонажи нашего рассказа, совсем скоро, как привыкли бы наши читатели, добраться туда было бы невозможно. В метро была ужасная давка. Ряд станций, казалось бы. устроит себе ценз на проход вглубь, отсекая от прохода внутрь людей в масках или с плакатами, скандирующих лозунги. А в самих вестибюлях, и, на удивление наших героев, которые как раз таки и подметили столь удивительный факт, количество патрулей было удвоено, и, можно было подумать, что в определенные вагоны, будто бы специально, заглядывают сотрудники правопорядка.

В общем, как бы люди не пытались в себе это скрыть, была настоящая паника.

Чем ближе они приближались к обетованной станции, тем больше у них оказывалось попутчиков. Совсем скоро у них почти не было возможности даже оказаться внутри вагона.

В один момент, когда они наконец дождались на «Ботанических Садах» тот самый вагон, в который, казалось бы, можно пропихнуться, их подвел Семен. Тот, в силу своей природной пухлости и скромности, совсем не желал входить внутрь уже переполненного вагона. Только после нескольких минут споров, двух пропущенных поездов, и трех поджопников от Кирилла, он все-таки согласился, что в их ситуации, когда на кону стоит что-то более великое, что-то, к чему они приближены одновременно больше и так далеко от всех учавствующих в непонятной для них организованной деятельности, задумываться о приличиях – дело последнее.

Каким-то непонятным чудом они выбились на станцию Китай Город. Толкаясь, и, заранее взявшись за руки, ибо в таком столпотворении немудрено было потеряться, или, что еще хуже, упасть, и уже никогда не подняться, они протискивались вглубь.

Совсем вдруг они услышали близкий и к ним визг. Визг был необычный: было очевидно, что издает его мужская гортань, но для любого неопытного слушателя, не находящегося в положении подобному каждому, кто был в том столпотворении, он бы показался настолько женским, настолько визгливым, что тот, в силу своего благородства, – а автор уверен, что его читатель уж точно благороден, – ринулся бы его, или, правильно в данном случае сказать, ее спасать. Неожиданно Семен накренился в сторону Кирилла. Обернувшись, Володя заметил, как он подскользнулся, и, смертельно побледнев, как уже имел честь автор описать, визжал.