Убегающий от любви (сборник)

— Из-за нее. Ну, не поссорились… Просто наш посол Николаев был на концерте в варьете, а потом выпил на приеме и стал говорить ей комплименты, сравнивать с Любовью Орловой и все такое. Федька услышал и вечером прислал Марию в резиденцию, вроде подарка. Знаешь, как грузины шампанское — от нашего столика к вашему… Посол, сталинский еще сокол, сделал вид, что ничего не понял. Ну, она для ясности и разделась прямо в кабинете. Николаев, баран, решил, что это провокация, что Федька переметнулся к американцам, и приказал охране ее вытолкать. Для бородатого это было страшным личным оскорблением: он же из лучших чувств… А американцы к нему в самом деле в ту пору на мягких лапах подбирались… Срочно послали на Кубу известного зализывателя конфликтов Микояна, но даже он не смог убедить Федьку, что посол уже давно импотент… Николаеву однажды ночью в самый интересный момент Сталин позвонил, чтобы уточнить, в каком году Талейран начал писать свои мемуары… Ну, он со страху и сник навсегда. Пришлось, чтобы замять конфликт, срочно Николаева отзывать и оказывать острову Свободы военную помощь. Тогда-то я в первый раз и погнал туда МИГи. А теперь я знаешь что думаю? Федька нарочно дурочку валял, чтобы нас на помощь расколоть… Гениальный мужик!

— А правда, что Федька — еврей?

— Не исключено. Иначе на хрена ему было революцию делать? Парень из богатой семьи, высокий, красивый, хрен до подбородка — отличные перспективы…

Увлекательный наш разговор был прерван самым отвратительным образом:

— Как приятно услышать в этой драной Америке родную речь!

Над нашими головами приветственно навис здоровенный мускулистый мужик вызывающе отечественной наружности. А нежный морской воздух вокруг тяжко загустел от многодневного перегара.

— Здрасте, — только и мог вымолвить я.

— Здравствуйте! — златозубо улыбнулся здоровенный. — Давайте знакомиться. Я — Сизов Николай Николаевич, командир отряда спасателей. Можно просто — Коляныч…

— Очень рад, — отозвался Гена ледяным голосом.

— А уж как я рад! Сами-то откуда? Как звать?

— А зачем это вам? — еще холоднее поинтересовался Аристов.

— Как зачем! Для продолжения знакомства…

— Продолжения не будет.

— Да-а? — опешил Коляныч.

— Да.

Золотая улыбка командира спасателей начала тускнеть и погасла. Он ушел, бормоча что-то про дерьмократов, разворовавших Россию и теперь вот греющих брюхо на заморских курортах. Позже, у китайчатого портье, болтавшего, кажется, на всех языках, мы выяснили, что пятнадцать спасателей, помогавших американцам тушить лесные пожары, заселились в отель еще утром и уже успели в близлежащем магазинчике купить спиртного больше, чем было продано там за все годы, прошедшие после окончания войны Севера с Югом.

Во время ужина в полинезийском ресторане Гена был суров, как во время воздушной атаки.

— Больше в отеле не загораем. Ходим на соседний пляж.

— Правильно, — поддержал я. — Я тоже за безалкогольный отдых. Какая воздушная акробатика с похмелья!

— Ну зачем вы так! — с милой наивностью возразила Катя. — Отличные ребята. Правда, Оленька?

— Ты им уже рассказала, какие прокладки защищают тебя с утра до вечера?

— Павел! — оскорбилась Оленька. — Опять?

— Простите нам эту семейную сцену! — повинился я.

— Значит, так. — Лицо Аристова закаменело, как если бы он вышел противнику в хвост и нажал гашетку. — Если они будут еще надоедать, я позвоню министру МЧС — мы в одном подъезде живем. Он быстро им боевую тревогу сыграет… На Алтае тоже леса горят!

— А они, глупенькие, даже и не догадаются, кто им это устроил. Вот класс! — Катька от удовольствия захлопала в ладоши.

— Не дай бог, если догадаются! Здоровее этих ребят разве что омоновские мордовороты… — тихо заметил я и ласково поглядел на Катерину.

Она вздрогнула, побледнела и заткнулась на весь оставшийся вечер.

16. Годовщина

Гена милостиво согласился оценить меня как летчика. Мы с ним прокувыркались в воздухе больше часа. Наша «Сессна» ревела на выходе из пике, зависала с заглушенным мотором в «колоколе», юлой вертелась в каскаде «бочек». От перегрузок темнело в глазах, пот не только пропитал рубашку и летный костюм, но даже тяжелыми каплями метался по кабине. За хороший полет пилот худеет на несколько килограммов. Наш полет был не просто хорошим, а еще и затяжным. Потерпев немного мои ученические выкрутасы, Гена решил вспомнить молодость — он один из немногих летчиков, которые могут долго держать перегрузки. На вводе в петлю и на виражах я терял сознание и приходил в себя лишь через несколько секунд. Такие полеты — какой-то особенный мужской мазохизм. Но как приятно после них сознавать, что ты все преодолел и смог вернуться на землю!