Нет, все-таки в Катьке был, был особый бабский гений! Она знала, какой-то влагалищной интуицией чувствовала, что я захочу в последний раз прыгнуть с ней и в последний раз приземлиться в постель. В последний раз — это я себе обещал твердо! Она все рассчитала совершенно точно. А что она теряла? Ничего. Зато надежда, пусть маленькая, брезжила. Надежда на то, что я снова прощу ее, как прощал всегда… Как простил ей взорвавшиеся МИГи, Любимого Помощника, сынка министра, как простил ей Гошу с Тенгизиком, по-братски сгоревших через несколько месяцев в одном «БМВ» прямо на Садовом кольце…
«Не прощу!» — твердо сказал я себе, а вслух произнес:
— Хорошо, я подумаю. Но ответь мне еще на один вопрос: зачем ты устроила эту подлянку Аристову?
— Это не я — это мой ледяной истуканчик.
— А он почему?
— Он не выносит счастливых пар.
Внизу засигналили. Я выглянул в окно: в открытом джипе сидел легкий на помине Брайен с двумя молодыми парнями. Он приветливо помахал мне огромной волосатой, похожей на кабаний окорок рукой. Два раздвинутых толстых пальца могли означать с одинаковой вероятностью и викторию, и обещанную ему двойную цену.
— Ну и что ты решаешь? — Катерина посмотрела на меня с мольбой.
— В последний раз, — ответил я.
— Ты умница, Зайчуган!
18. Кукуруза
Парней в джипе звали Грант и Стив, им было лет по двадцать пять. Первый, темноволосый, оказался пилотом, второй, рыжий, — инструктором по парашютной акробатике. У обоих были мужественные скуластые лица салунных драчунов периода завоевания Дикого Запада. Я подумал о том, что американки во время беременности, наверное, смотрят по телевизору слишком много вестернов — и дети рождаются похожими на одних и тех же кинозвезд. У нас, в России, скоро все дети будут похожи на Пугачеву с Киркоровым.
Я сел рядом с Брайеном, а Катерина устроилась на заднем сиденье между парнями. Мы помчались на аэродром, предупредительно останавливаясь перед каждым пешим ротозеем, вознамерившимся пересечь улицу.
— Where is Gena? — Брайен подозрительно покосился на мой подбитый глаз.
— In Moscow, — ответил я.
— Why?
— Business, — объяснил я.
— I see! — кивнул он.
Рассказывать правду было бессмысленно — Брайен ни за что не поверил бы.
Катерина всю дорогу весело болтала с рыжим Стивом на кашеобразном английском, мне совершенно непонятном, хохотала, щупала его мускулы и показывала свои. Казалось, они знакомы много лет — что-то вроде любовников, расставшихся друзьями, а теперь вот встретившихся. Грант участия в разговоре не принимал, он жевал резинку в суровой задумчивости. Американцы подарили человечеству новый способ выражения своих чувств и мыслей — с помощью жующих резинку челюстей. Наверное, есть такие, которые вообще никогда не говорят, а общаются исключительно чмокая, чавкая, убыстряя или замедляя шевеление челюстей, а в особых случаях выщелкивая изо рта резиновый пузырь.
На аэродроме нас уже ждала заправленная «Сессна» — одномоторный спортивный самолет, разноцветный, как майка спортивного фаната. В багажнике джипа оказались три сине-оранжевых парашюта и большая сумка со снаряжением. К каждому парашюту с помощью липучек были параллельно прикреплены по две таблички. На верхней табличке значилось имя того, кто прыгает, а на нижней — того, кто укладывал парашют. Выглядело это так:
Mr. Sharmanoff
Stiv В. Welles
Mrs. Sharmanoff
Stiv B. Welles
Stiv B. Welles
Stiv B. Welles
Катька со смехом показала на свою табличку и задала Стиву игривый вопрос, оттенков которого я со своим дубовым английским не понял, но общий смысл все-таки уловил. Речь шла о том, в каком положении тот предпочитает заниматься сексом. Мне даже показалось, что эти слова она специально произнесла помедленнее, чтобы их понял и я. Стив покраснел так, что лицо его стало багровым, а рыжие веснушки — фиолетовыми, потом он отодрал липучки и, демонстрируя свои пристрастия, поменял таблички местами. Все засмеялись, а Грант жизнерадостно захлюпал жвачкой. Катерина же под общий хохот, разъясняя свой постельный обычай, вернула липучки в исходное положение. Она не врала, она и в самом деле любила поверховодить.
Первым моим желанием было отхлестать ее тут же, на глазах у всех, по лицу, запихнуть в джип к Брайену и предупредить, чтобы к моему возвращению духу ее в отеле не было! Я бы, конечно, так и сделал, но удержался, потому что понимал: все это в последний раз. И ради последнего прыжка можно потерпеть, а потом ищи себе другого Зайчугана!
Парни перенесли парашюты в самолет. Грант уселся в кабине, а мы — в салоне, на укрепленных вдоль корпуса скамьях. Мотор заработал — и весь корпус мелко задрожал. Самолет заревел и медленно покатился к взлетной полосе, Брайен, радостно улыбаясь, махал нам мохнатой лапой. Им бы, зажравшимся, на годок Ельцина с Чубайсом — посмотрел бы я, куда бы они засунули эти свои знаменитые американские «смайлы»!