Убей фюрера, Теодор

– Он меня обманул. Вспомни, Фашист, сука мрачная, что обещал! – пытаюсь передразнить его интонации, но распухший рот слушается плохо. – Мы уедем туда, где казнь большевика – почётное дело. Не сказал, тварь, что казнимым большевиком буду я сам.

– Могила достаточно глубока для двоих.

– Вижу, герр гауптман! Ради спасения жизни подпишу всё и соглашусь на всё. Но если совру, что видел, как Мюллер доверительно шептался с агентом Лубянки, вы когда-нибудь узнаете правду! Я выторгую себе отсрочку и буду дрожать в ожидании, что завтра – расстрел. Давайте уж сейчас.

Офицер подходит ко мне вплотную и берёт двумя пальцами за подбородок. Даже избитый, я могу сейчас схватиться за руку, вывернуть, прикрыться его телом от пуль… И что дальше?

– Вы так искусно врёте, Теодор, что я утверждаюсь во мнении: вас подослала Лубянка. Но не верю, что убийство их агента входило в планы. Вы – изгой для своих, Тео. Вам это не простят. Вот моё предложение: откровенно и в подробностях расскажите про задание ГПУ, связанное с прикрытием Мюллера, и вашим талантам найдётся достойное место в абвере. Вы сможете отомстить за себя и за отца. Не слышу ответ.

– Согласен. Наполовину.

– Что это значит?

– Я не бросил Мюллера у трупа чекиста потому, что надеялся с ним попасть в рейх и служить нашей великой нации. На любом месте, где буду полезен народу и фюреру. Про абвер и мечтать не смел.

– Хорошо. Продолжайте.

– Но я ничего не могу сказать про ОГПУ и ГУГБ! Я не работал в этой дерьмовой конторе ни дня! Я вообще не знаю, вёл ли себя Мюллер подозрительно как агент, потому что ни хрена не знаю, как выглядят эти сраные агенты!

Он разочарованно сверлит меня глазками, выпустив подбородок, и за долготерпение я награждаю его ещё одной тирадой.

– Нет, вру! – делаю паузу, прокашливаюсь и продолжаю: – Двух, на самом деле, видел. Одного придушил, второго пристрелил. А сколько большевиков вы убили, герр гауптман?

На этом комедия заканчивается. Меня пихают обратно в машину. В городок, название которого я не успел разглядеть на указателе, едем втроём с фельдфебелем и водителем. Гауптман с неким Герхардом остался развлекать Мюллера. Как и в первой поездке, в салоне авто хранится гробовое молчание. Если думают, что на меня оно действует угнетающе, то ошибаются. Я наслаждаюсь. Прекратились побои, прямо сейчас не ожидается пуля в лоб… Вот оно счастье, по стандартам Третьего рейха – безграничное! Не хватает только билетов на финал Олимпийских игр.

В каком-то шпионском романе была похожая сцена с имитацией расстрела. Там человека ставили возле рва, втыкали револьвер в висок. Сухо щёлкал курок по пустому барабану, потом контрразведка радостно объявляла: проверка пройдена, вы – наш, добро пожаловать на службу Его Величества! Абверовцы не уважают беллетристику. Они не распахнули объятия. Больше не вижу ни одного из прежних мучителей, сплошь новые лица. А песни те же. Расскажите про НКВД. Чем действительно занимается ваш отец? Как в тюрьме поддерживали связь с куратором ГБ? Зреет ли в молодёжной среде недовольство партией Ленина – Сталина? Была ли ваша бабушка еврейкой?

– Где, вы говорили, прошли спецподготовку?

Допросная камера в тайной абверовской тюрьме трогательно напоминает подвал в Казани. Аккуратнее крашены стены, побелен потолок, пахнет какой-то дезинфекцией. Сути это не меняет.

– Говорил. В секции самбо общества «Динамо» и в тюремной камере.

Обер-лейтенант с удовлетворением откидывается на стуле, опускает недопитый чай на столешницу. Одинокая электрическая лампочка под потолком заливает камеру пронзительным жёлтым светом, отчего тени кажутся более резкими.

– Вот вы и прокололись, агент Теодор. Общество «Динамо» входит в структуру НКВД.

– Да, герр обер-лейтенант!

Он неподдельно оживлён. Только верзила-ефрейтор непробиваемо равнодушен, не радуется успеху начальства. Мой очередной мучитель скинул китель и остался в белой рубахе, рукава закатаны до локтя. Штаны держатся на подтяжках. Волосатые кулаки размером с арбуз, правый обмотан полотенцем, чтоб не сбить костяшки о мои зубы.

Поэтому направляю поток красноречия исключительно к офицеру.

– Туда берут всех желающих. Пишите: четырежды в неделю с шести лет посещал НКВД. Стало быть, у меня пятнадцать лет выслуги в органах!

– Вы издеваетесь! Одно моё слово, и Пауль превратит вас в отбивную… Да, а что вы имели в виду про спецподготовку в тюрьме?

– Проще показать.

Делаю шаг к столу и сметаю на пол стакан с остатками чая. Краем глаза вижу, что ефрейтор чуть повернул голову. Такова человеческая природа – реагировать на неожиданность. Он отвлёкся на миг, этого вполне достаточно.

Чуть присев, бью его наотмашь по серым галифе, где две штанины сходятся в одну. С разворота удар левой под диафрагму. Тут же падаю обратно на табурет и больше не провоцирую обер-лейтенанта. Он и без того нервно вытащил пушку из кобуры.

– Не сметь!