Следователи, узнававшие, что в их деле адвокатом будет участвовать Рябинин, впадали в прострацию: женщины срочно уходили в декрет, мужчины в запой. Борис Михайлович мог на заседании суда развалить любое дело, отправив его на доследование. Уж с его-то опытом и умом, не отыскать огрехов? Но дела он редко разваливал, жалел своих недавних подчиненных, да и смысла в этом не видел — клиент-то в СИЗО, нужно его дело решать. А вот добиться от суда переквалификации тяжкого преступления на менее тяжкое — это запросто. А был вообще случай, когда подсудимого, содержащегося в СИЗО, освободили прямо в зале суда. К Рябинину была очередь даже не для того, чтобы он взял клиента, а просто ради дельного совета по какому-нибудь хитрому вопросу.
Увы, хорошие люди быстро уходят из жизни. Тяжелая болезнь, смерть любимой жены, а потом и сам Борис Михайлович ушел от нас в мир иной.
Следователь Боря меня тоже пока не знает. Ничего страшного, еще познакомимся. Не знает, что количество звездочек на его погонах будет расти сообразно занимаемым должностям, потом осыпаться, сменяясь уже большими звездами. И что он проработает в следствии двадцать пять лет, соберется на пенсию, а мы будем устраивать вокруг него пляски с бубнами — Борис Михайлович, Боря! Родной! Да на кого же ты нас покидаешь? Так загнется же следствие без тебя, а заодно и отдел территориальный! Кто будет уголовные дела проверять, следователей носом в огрехи тыкать? Начальником следственного отдела быть не хочешь? Ну, останься хотя бы начальником отделения! Будешь сидеть в кабинете, чай пить и смотреть дела. И на службу станешь являться тогда, когда хочешь и, мундир надевай, когда хочешь. И на совещания можешь не приходить, чтобы свое драгоценное время не тратить! И отпуск тебе будет два раза в год. Знаем, что ты по весне берешь — картошку сажать, и по осени, чтобы выкопать.
Уговорим общими усилиями задержаться еще на пять лет.
Показатель работы следственных подразделений — дела, направляемые в суд. Но чтобы отправить в суд, нужно миновать такую инстанцию, как прокуратура. Миновать — это, конечно, не в том смысле, что пройти мимо, а буквально продраться через тернии и придирки, расставленные для тебя и твоего дела. Это конечно, всё правильно, так и должно быть, хуже, когда какой-нибудь косяк в суде вылезет. А ведь прокурорскому работнику на основании твоего дела надо обвинение поддерживать. Так что опытный работник для вычитки дела — клад неимоверный, и его, работника этого беречь и холить надо, всячески заискивать и угощать чем–нибудь незапрещённым.
Будет Рябинин смотреть уголовные дела, которые следователи отправляют в прокуратуру, а те станут содрогаться — не нашел ли Борис Михайлович какой-нибудь ляп? А он обязательно находил! И мог написать старшему следователю:
Одна следовательщица (как вам такое выраженьице?) как-то сказала, что «ни один оргазм не сравнится с тем, чтобы получить дело от Рябинина без замечаний».
А вот если следователь сам видел «косяк», то опрометью бежал к Рябинину, истошно начиная вопить: «Борис Михайлович, не погуби! Накосячил, выговор светит, а то и статья». Рябинин листал дело, прищуривал левый глаз и изрекал: «Вот, сделаешь то-то и то-то, и все будет нормалек!»
Сейчас Рябинин пока еще не начальник, а простой следователь, но мнение его учитывают и руководители. Причём бывает так: вроде бы разные люди приводят одни и те же аргументы, но от одних отмахиваются, а других почему-то слушают. Боря — из последних.
Семёнов, найдя по пресловутым зелёным человечкам соломоново решение, заканчивает оперативку, а Краснюк уже толкает меня в бок:
— Давай, ты тут в дежурке пока вроде как лишний, так что дуй в горбольницу и получи с этого «зелёного человечка» нормальное объяснение. Какое, он мне не объясняет, но я и сам знаю.
Больницы не люблю, а после недавних событий я их не люблю особенно сильно. Но любить или не любить — это эмоции. Моя задача получить приемлемое объяснение, согласно которого будет подготовлен отказной материал. Показываю вахтеру удостоверение, получаю белый халат и прохожу в хирургию.