Я закрыла глаза и попыталась мысленно вернуться в прошлое. И тут я вспомнила. «Посмотри моими глазами, – сказал он. И мы стали смотреть на церковь, лежащую под нами, и на поля. – Посмотри моими глазами».
Я словно и в правду смотрела его глазами, следовала за ним. Я споткнулась и почти побежала по кустикам вереска, и тут сквозь прогал в деревьях мне открылся вид на то место, откуда мы пришли. Там была церковь и две машины, припаркованные около нее. Были зеленые просторы полей. А здесь был куст боярышника. Я стояла перед ним, как тогда. Подо мной была ноздреватая земля, и я молилась, чтобы здесь, подо мной, лежало тело молодой женщины.
– Здесь, – сказала я констеблю Пейджет. – Здесь. Копайте здесь.
Она поманила мужчин с лопатами и повторила мои слова.
Я отошла от указанного места, и они принялись копать. В земле попадались камни, и копать было непросто. Скоро у них на лбах выступили капли пота. Я старалась дышать ровно. С каждым ударом лопаты я ждала, что что-то появится на поверхности. Ничего. Они копали до тех пор, пока не образовалась солидная яма. Ничего. Наконец они бросили копать и посмотрели на констебля Пейджет, она, в свою очередь, посмотрела на меня.
– Она там, – сказала я. – Я знаю, что она там. Подождите.
Снова закрыла глаза и постаралась вспомнить. Я вынула фотографию и посмотрела на куст.
– Скажите точно, где мне встать, – сказала я констеблю, протянула ей фотографию и встала у куста.
Она устало посмотрела на меня, пожала плечами. Я стояла перед ней точно так же, как стояла перед Адамом, и смотрела на нее так, словно она вот-вот сфотографирует меня. Прищурившись, она взглянула через плечо.
– Чуть-чуть вперед, – сказала она.
Я шагнула вперед.
– Вот так.
– Копайте здесь, – сказала я мужчинам.
Те снова принялись слой за слоем снимать землю. Мы стояли в молчании, слышался нудный стук лопат и дыхание работающих. Ничего. Ничего не было, кроме красноватой земли и мелких камней.
Они опять прекратили работу и уставились на меня.
– Прошу вас, – хрипло проговорила я. – Еще немного. – Я повернулась к констеблю Пейджет и взяла ее за рукав. – Пожалуйста.
Прежде чем ответить, она задумчиво нахмурила лоб:
– Мы можем копать здесь целую неделю. Мы копали там, где вы показывали, и ничего не обнаружили.
– Прошу вас. – Мой голос срывался. – Пожалуйста. – Я молила о жизни.
Констебль Пейджет глубоко вздохнула.
– Хорошо, – сказала она. Взглянула на часы. – Еще двадцать минут, и довольно.
Она подала знак, мужчины подошли, насмешливо фыркая и отпуская шуточки. Я отошла, присела на землю и стала смотреть на долину, где трава ходила на ветру, подобно морским волнам.
Вдруг за спиной я услышала тихий разговор. Я подбежала к работающим. Мужчины прекратили копать и стояли у ямы на коленях, выбирая грунт руками. Я заглянула через их головы. Земля здесь сделалась неожиданно темной, и я увидела руку, кости, торчавшие из земли, словно подзывая нас к себе.
– Это она! – крикнула я. – Адель! Вы видите? Видите? – Я принялась сама руками отбрасывать землю, выковыривать камни, хотя почти ничего не видела. Мне хотелось прижать кости к груди, баюкать их, дотронуться до головы, которая появилась в яме – жутко оскалившийся череп, – просунуть пальцы в пустые глазницы…
– Не трогайте, – приказала констебль Пейджет и стала оттаскивать меня прочь от ямы.
– Но я должна! – завывала я. – Это она. Я была права. Это она. – Это должна была быть я, хотела сказать я. Если бы мы ее не нашли, то меня ожидала бы такая же участь.
– Это улики, миссис Таллис, – жестко произнесла констебль.
– Это Адель, – повторила я. – Это Адель, и ее убил Адам.
– Мы не знаем, кто это, – возразила она. – Нужно будет сделать анализ, провести идентификацию.
Я взглянула на торчащую руку, появившуюся из земли голову. Напряжение спало, и я почувствовала смертельную усталость, смертную печаль.
– Бедняжка, – сказала я. – Бедная женщина. О Боже! О Боже, Господи Иисусе!
Констебль Пейджет протянула мне большую салфетку, и я поняла, что плачу.
– На шее что-то есть, детектив, – сказал худой копатель.
Я потрогала свою собственную шею.
Он держал в руке потемневшую проволочку.
– Думаю, это ожерелье.
– Да, – проговорила я. – Это он ей подарил.
Все повернулись и посмотрели на меня, и на этот раз все смотрели внимательно.
– Вот. – Я сняла с себя ожерелье, серебряное, сияющее, и положила его рядом с потемневшим двойником. – Адам подарил мне это в знак любви ко мне, его вечной любви. – Я указала пальцем на спиральку. – Это тоже обнаружится на ее ожерелье.
– Она права, – сказала констебль. Другая спиралька была почерневшей, забитой землей, но, несомненно, такой же. Повисла тишина. Все смотрели на меня, а я смотрела в яму, где покоилось ее тело.
– Как, вы говорите, было ее имя? – спросила наконец констебль Пейджет.