Убей меня нежно

Но она не думала меня упрекать в этом. В глазах ее навсегда застыло то самое выражение, заставившее меня усомниться во всем, что я знала о ней раньше, а губы так и остались чуть раскрытыми — словно она до самого конца силилась что-то произнести. И внезапно налетевший ветер наполнил мою душу странной уверенностью — если бы это слово все же сорвалось с губ умирающей девушки, то это было бы его имя…

Я выпрямилась во весь рост, только сейчас ощутив, как сильно ветер обжигает края раны.

В этот момент меня сзади обхватили сильные руки, со спины прижимая к такому знакомому телу.

— Слава всем Богам, ты жива… — произнес глубокий голос, который, кажется, я уже отчаялась вновь услышать.

Я ничего не ответила, просто прислонившись к сильному телу позади меня и ощущая непривычное спокойствие в душе. И пустоту. Сейчас я как никогда была собой, прежней Трианой Де Леон. Во всех уголках разума не было ни малейшего намека даже на тень Катрины.

Я не знала, когда именно она ушла. Быть может, это произошло еще в пылу битвы. Но что-то в глубине души подсказывало, что Катрина ушла в тот самый момент, когда душа Иризи покинула бренное тело. Связь, возникшая между ними, была необъяснима — но она существовала, я чувствовала это каждую секунду, проведенную рядом с мстительной сестрой Киарана.

Связь между учителем и ученицей.

Между жертвой и охотником.

Между хищником и добычей.

Роли менялись, но одно оставалось неизменным: только рядом с Иризи Катрина прорывалась сквозь мою прежнюю сущность, контролировала сознание, руководствуясь единственной целью — месть. А как жить без этого ориентира она не знала. Или просто не хотела. И потому она ушла вслед за своим верным врагом.

Я вздохнула, не в силах отвести взгляд от тела поверженного врага.

— Это отродье дьявола не имело права на существование. Если бы только я мог вернуть время вспять и избавиться от нее пока она не…

А дальше произошло то, что я сама от себя не ожидала: резко вывернувшись из мужских объятий, я гневно взглянула на Алариса и прямо ему в лицо выплюнула те слова, что неосознанно жгли душу:

— А ведь она любила тебя! Понимаешь? По-настоящему любила! Так, как от нее не мог ожидать этого никто! — он смотрел на меня растерянным взглядом, не понимая причин моего гнева. — А в первую очередь, я сама, — эти слова я уже прошептала самой себе, раскаиваясь за невольную вспышку гнева.

Ему этого не понять. А я сама не захотела бы объяснять.

И только горячий ком в области сердца гнал меня отсюда, от распростертого на земле женского тела, от душных стен замка, от боли, так внезапно прорвавшейся сквозь толстую корку обид.

Я так долго училась ненавидеть Иризи, что уже забыла, каково это: не ощущать постоянный горький осадок предчувствия мести на каждой мысли, на каждой эмоции, каждом поступке. И теперь мне предстояло заново учиться жить. Ну а пока…

Я повернулась лицом к распахнутым воротам, жадно окидывая взглядом распростертые равнины, манящие вольным ветром, дикой свободой, свободой от всего — и прежде всего, от тянущего чувства тоски по чему-то неизведанному, ощущения, что меня загнали в узкие стены, в которых я медленно задыхаюсь без воздуха.

Махнув рукой растерянно стоящему Аларису, я устремилась туда, где светлый силуэт неба расчертили первые солнечные лучи, надеясь, что вампир поймет, что сейчас мне необходимо было одиночество. Хотя бы на несколько часов оставить весь груз прошлого и попытаться вспомнить, каково это — просто быть собой.

Замок остался далеко позади, когда я все-таки обернулась, словно услышав свое имя, произнесенное вслух: в воротах продолжала неподвижно стоять едва различимая темная фигура, без слов говоря, что он будет ждать.

Глава двадцать пятая

На горизонте медленно вставало оранжево-красное солнце, пробуждая утро и вместе с ним все живое ото сна. Воздух, пропитанный сладкими ночными ароматами, кружил голову, наполняя душу странным предчувствием перемен. Ранние птицы робко распевались после очередной летней ночи, и их звонкие голоса раскрашивали тишину луга первыми яркими красками.

Я во весь дух мчалась по зеленому полю, утопающему в еще не проснувшихся цветах, чьи склоненные головки-бутоны начинали медленно раскрываться навстречу первым солнечным лучам, и упивалась тем ощущением свободы, что дарило одиночество. Но вопреки царящей вокруг безмятежности на душе моей все еще было неспокойно: неясные тени сомнений омрачали, казалось бы, ликующее торжество победы, заставляя вновь и вновь пытаться отыскать в собственной голове причины этой тревоги.

Но в эту минуту самым пугающим было то, что я не могла зацепиться ни за одну дельную мысль: в голове словно царил вязкий туман, в котором смешались самые разные чувства. Неудивительно, что в этот момент единственное, в чем я нуждалась сильнее всего, было столь желанное одиночество.