– В последнее время у меня сложились непростые отношения с моим турецким мужем Амиром. Мы серьезно поругались, и он выгнал меня из дома. Детей мне не отдал. У нас трое мальчиков. Они несовершеннолетние, поэтому остались с отцом. А мне пришлось вернуться сюда, потому что там у меня ничего нет. Ни квартиры, ни машины, ни денег. За все эти двадцать лет, что я жила за границей, у меня не появилось ни подруг, ни накоплений.
– Где вы тут живете?
– У школьной подруги. Вернее, она пустила меня в свою вторую квартиру. Разрешила жить столько, сколько понадобится.
– Когда в последний раз общались с Гришей?
– Мы созванивались, как только я приехала сюда. Вообще наше с ним общение началось примерно пять лет назад. Он как-то отыскал мой адрес в Бодруме и написал мне. Я ответила ему. Так завязалась наша переписка. Потом, когда я приехала сюда, то позвонила ему. Мы встретились в кафе, долго разговаривали.
– О чем, если не секрет?
– Гриша рассказывал о своей невесте, о работе. Делился планами.
– Он делился с вами только хорошими новостями? Не рассказывал о проблемах? Например, о том, что за ним кто-то следил?
– Несмотря на то что мы стали общаться спустя столько лет, у нас пока были не такие доверительные отношения. Поэтому нет. О своих проблемах он мне не рассказывал. Хотя, может, и надо было.
– Что вы имеете в виду?
– В нашу последнюю с ним встречу в кафе к нам подошел один парень и начал на повышенных тонах разговаривать с Гришей. Это было за два дня до его смерти.
– Вы можете его описать?
– Возраст примерно чуть больше двадцати. С косичкой и татуировкой на шее. Какой-то иероглиф, кажется. Гриша обратился к нему по имени. Оно такое красивое и редкое.
– Может быть, Савелий? Это он? – показала я Полине фото. Разумеется, я его сфотографировала.
– Да, похож.
– И что же он говорил Грише?
– Что-то про месть и подставу. Я не совсем поняла, о чем шла речь. Да и сын попросил не обращать внимания на это. Сказал, что тот не может забыть старые обиды.
– Полина, так что вы хотели мне рассказать, когда написали сообщение?
– Я не детектив и не знаю, будет ли это вам полезно, – она достала из сумки флешку. – Ее Гриша передал мне за неделю до смерти.
Полина протянула ее мне.
– Что на ней? – спросила я.
– Не знаю. Он строго-настрого запретил смотреть, что на ней. Сказал только, что если с ним что-то случится, то я должна передать флешку полиции.
– И вы… согласились? – Вот уж удивила так удивила!
Сын прямым текстом говорит, что с ним может произойти что-то нехорошее, а «биологическая мать», как она отрекомендовалась, преспокойно хранит флешку, намереваясь выполнить просьбу.
– Не пытались выяснить, что может произойти?
– Татьяна, дело в том, что отношения у нас с Гришей были не как у матери и сына, а скорее как у приятелей, что ли. Я прекрасно понимаю, почему он держал дистанцию: очевидно, так и не смог понять, как я его оставила здесь. И не выходила на связь. Я тоже… уезжала от малыша, а вернулась фактически к взрослому мужчине. И Турция… там своя специфика. После двадцати лет там я априори воспринимаю мужчин, даже юных, как тех, к кому следует прислушиваться. Носителей власти, что ли… Понимаю, сумбурно. Но я просто спросила у Гриши, могу ли чем-то ему помочь; он сказал, что со всем сам разберется, ничего страшного не произойдет, и это он на всякий случай, для подстраховки. Вот и…
– Тогда почему вы отдаете ее мне, а не полиции?
– Когда Вероника рассказала мне, что обратилась к частному детективу, я подумала, что у вас больше заинтересованности в этом деле. Полиция, по ее словам, даже слушать не хочет ни о чем.
– Не будете возражать, если прямо сейчас ее и посмотрим?
– Конечно, нет.
Я вставила в ноутбук флешку и открыла папку. В ней было два файла – один в формате видео на две минуты, второй – аудио.
Открыв видео, мы увидели Гришу, сидящего перед камерой. Судя по всему, он записывал сам себя. Обстановку вокруг него я узнала сразу. Это был тот самый номер в отеле.
– Если вы смотрите это видео, значит, скорее всего, меня уже нет в живых. Я записал его, потому что считаю, что меня скоро убьют, – начал свое видеообращение Гриша. – И если меня действительно уже нет, то к моей смерти может быть причастен только один человек. Я много лет держал в себе то, что хочу сейчас рассказать. Долгие годы на мне висит клеймо нечестного человека, который строил спортивную карьеру на лжи. И это, конечно, касается того скандала с допингом. Я уверяю, что это неправда. И у меня есть тому доказательства. Они на втором файле. Эта запись была сделана в тот же день, когда под моей подушкой нашли таблетки, которые мне не принадлежали.