Убей Зверя сам!..

БЛАГУШИН: Да что же энто такое? Коля! Ты не должен так…. Очнись, Коль! Господи! Да не покинь же Ты нас в энту минуту! Не могёт такого быть, чтобы Господь помер! Не могёт! (Тоже начинает рыдать)

(Лязг замка, открывается дверь и на пороге появляются Уваров и Мытарь. Мытарь тут же отводит глаза от пристального взгляда Благушина).

УВАРОВ: Чё вы тутова суетитесь? Чё сопли оба распустили? Гринберг-то ваш не прост фрукт оказался! Да чё вы ей Богу?

(Мытарь быстро подходит к Николаю, отталкивая Веру, наклоняется над ним, затем распрямляется и смотрит на Благушина).

МЫТАРЬ: Представился краснопёрый! Ну, тем лучше для него…. И для нас…. Проще будет! Ты по нему, что ли слёзы-то льёшь? Так он же тебе никто…. День знакомы…. Али нет?

БЛАГУШИН: Нет, Сашок, не по нему. По себе и по тебе. Что с Гринбергом-то?

МЫТАРЬ (опять отводит взор): А ничего с Гринбергом! Я на его допросе не был. Только зашёл он туда комиссаром пленным, а вышел уже начальником моим!

БЛАГУШИН: Как же энто так, Сашок? Как же ты допустил энто? Ты же память о родителях своих продал! Я же думал, что ты его…. А ты….

МЫТАРЬ: А что я? Я тоже думал, что немцы его за Сухотчево порешат…. А он им партизан сдал, сказал, что сам дорогу укажет, что ждал он немца всегда и, что Советскую власть ненавидит люто….

БЛАГУШИН: Так брешет же он! Ты же знаешь энто! А что он жид – немцев энто не расстроило? Им энто всё равно?

УВАРОВ: Так тут же СС нет! А Вермахту, военным то есть – тем больно всё равно, какая тутова у кого национальность. Они тутова свои тактические и военные задачи решают. Если Гринберг им партизан сдал, значит Вермахту от энтого польза одна. Ежели, он в их тылу порядок навести обещает – то им так же польза одна…. А уж жид он или русский – они даже и не вникали…. Мы для них все – «рус Иваны».

ВЕРА: Господи! Да что же вас такое здесь волнует! Тутова Бог помер, а вы: жид – не жид!

УВАРОВ: Какой Бог здесь помер? Энтот что ли? (Толкает ногой тело Николая). Так энтому туда и дорога! Ежели энто Бог – то в Рай прямёхонько и попадёт!

ВЕРА: Не смей! Слышишь, не смей его ногою пинать! (Бросается на Уварова и отталкивает того от тела Николая). Ты его ноги целовать должен! Он тутова за всех нас помер!

УВАРОВ: Ты чё толкаешься-то? Совсем с ума сбрендила, глупая баба? Чего он тут тебя перед тем, как откинуться, оприходовал хорошо, шалава партизанская? А ну, отойди в сторону, пока не пришиб!

(Замахивается на Веру прикладом. Вера не отпрянула, а осталась стоять, как вкопанная, смотря прямо в глаза Гришки Уварова)

БЛАГУШИН: Не трожь её, Гриша! Правду она говорит! Не трожь!

МЫТАРЬ: Ладно, Гринь! Остепенись! Похоже, тут «крыша» перед смертью у обоих поехала! Давай энтого жмурика забирать и пошли спать! Утро уже, а мы ещё не ложились даже! А его ещё до штабу немецкого тащить, для отчётности….

УВАРОВ: Как же…, ты не ложился! Ты до того, как я тебя из-за Гринберга разбудил, часа три дрых…. Теперича моя очередь! Давай бери его за ногу!.. А сапоги-то у него еще походят…. Охфицерские…. Чур мои будут!

МЫТАРЬ: Да забирай! Невелика ценность!

УВАРОВ: Ну, энто для кого как!

(Мытарь и Уваров берут Николая за ноги и тащат его из сарая. Мытарь перед самым выходом останавливается. Оборачивается к Благушину).

МЫТАРЬ: Ты, Василь Михалыч, на меня за Гринберга не серчай! Я человек служивый! А с родителями моими уже боль-то прошла…. Я думал, что порешу его, как увижу, а вот увидел, а зла на него нет…. Поэнтому я его немцам и сдал. И, похоже, что не ошибся. Вон целых две роты в лес за Николаевку уехали – конец скоро для энтой красной сволочи будет. Хоть заживём спокойно…. Тут надо было решать исходя из бо́льшей стратегической, так сказать, выгоды. Так что – не серчай! Я же сказал, что замолвлю за тебя слово – так я его за тебя скажу! Ведь, ежели бы не ты – немцы энтих партизан ещё долго ловили….

(Уходят, запирая за собой дверь. Благушин и Вера остаются одни. Они долго молчат, затем Благушин нарушает молчание первый).

БЛАГУШИН: Вот и всё, Вера!.. (пауза, затем с отчаянием): Да, будь я проклят!.. Упустил! Свой шанс! Не выполнил! То, что Богом начертано было – не исполнил! Как я своим родителям Там в глаза смотреть буду?! Как братьям своим покажусь?! С какими взорами их дети невинные на меня смотреть будут?! Как старики, бабы и детки сухотчевские судить меня будут?! И правильно сделают! Самым, самым страшным приговором пусть осудят меня! Отпустил я Зверя на свободу! Я! Я мог бы остановить Его! Пусть даже на своём, ничтожном, мужицком уровне….

ВЕРА: Да, что ты! Что ты так коришь-то себя?! Не за что тебе каяться-то! Не за что! Кому ты зло сделал? Никому!

БЛАГУШИН: Не-ет, Вера! Сделал! Бездействием своим, безответственностью сделал! И тем самым, все дела свои добрые перечеркнул раз и навсегда! Из-за меня, из-за моей трусости сейчас опять люди гибнут! Пусть там и не самые хорошие есть, и коммунисты-сталинцы, но они – люди! Они – народ мой! И пускай он не самый праведный, но другого народа у меня – нет! И я такой же! И я часть его!

ВЕРА: А Гринберг?