Убьем в себе Додолу

Паломница опять не ответила. Она переступила с ноги на ногу и вдруг томно, медленным движением, потянулась. Репня содрогнулся: хотимчик взял его в клещи. Корень вырос в полноценный ствол, и паломница вновь перевела взгляд на левую штанину щупача. Ланиты ее порозовели.

Она же видит в моей ауре свечение Перуна, запоздало догадался Репня. Если, конечно, она и в самом деле волшебница…

Возбуждение нарастало. Ее плоть манила его, притягивала взгляд. Репня сделал еще один шаг. Шаг этот был коротким и неуклюжим, врач подбирался к своей пациентке бочком, крадучись, словно сам того не желая.

И тут в нем вновь родилась злоба: как смела эта красотка, будучи волшебницей, вести себя спокойно и выдержанно. Девице должно бояться тронутого Перуном мужчину… А за злобой родилась и ненависть. Ведь перед ним стояла одна из тех, кем не сумел стать сам Репня. А буде и другая, то такая же, как та, что помешала ему сделаться одним из них. А как мстить таким, Репня знал хорошо.

Однако торопиться он не стал. Подошел к лжепаломнице. Как истый врач, наложил ладонь на ее лоб. Никакой порчи в ней, само собой, не было — это ему стало ясно в то же мгновение. И никакого повода отказать ей в справке. Если бы она была обыкновенной девицей. Но аура волшебницы…

Что ж, проверим, какая вы волшебница, подумал он. Кричать-то в любом случае вряд ли станете!..

Он взял ее за руку, подвел к кушетке.

— Ложитесь на живот!

И не дожидаясь, опрокинул ее на спину.

Кричать она и в самом деле не стала. Да и сопротивлялась слабо и неубедительно. Только для проформы — я, мол, не из додолок…

Перси у нее были очень крепкие. И оказались чрезвычайно чувствительными: паломницу затрясло, едва он коснулся губами ее соска. Так что он скинул штаны, уже не боясь, что она вырвется. А войдя в нее, обнаружил, что в ней нет ни капли девственности. Как и невинности.

Она отвечала на каждую его ласку еще более изощренной лаской и быстро довела его до конца.

— Вот так-то! — пробормотал он, когда семя вырвалось из корня.

Она взвизгнула и сжала его стегнами. Как настоящая, умудренная опытом любви женщина.

Но оторвавшись от ее тела и вновь обретя способность видеть и размышлять, он обнаружил, что ее аура так и осталась аурой волшебницы.

Он надел штаны и сел за стол, не сводя с нее внимательного взгляда. Она поднялась с кушетки, бурно вздохнула, изящным движением натянула на гибкое тело рубище паломницы.

— Вы выдали себя, — сказал Репня, поелику аура волшебницы опосля всего случившегося могла сохраниться лишь в одном случае: буде она, эта аура, была наведена настоящим волшебников на обычную женщину. И стало быть, он только что держал в объятиях лазутчицу. Или пособницу лазутчика. В обоих случаях это означало, что он наконец-то поймал врага. Вернее, врагиню…

Тут ему, правда, пришла в голову еще одна возможность. Эта возможность была слишком маловероятна, чтобы оказаться правдой, но чем Велес не шутит…

Однако в любом случае щупач должен поступить строго определенным властями образом. К тому же, как ни мал был шанс, эта женщина вполне могла оказаться тем самым «делом», которое мог провалить чародей Сморода.

И потому Репня не стал выписывать паломнице справку. Он еще раз посмотрел на ее ауру и потянул за сигнальный шнурок, вызывая в кабинет дежурного стражника.

Ночью Свету приснился сон, один из тех снов, от которых к утру не остается ничего, кроме чувства острого сожаления. И хоть непонятно, к чему относится это сожаление — то ли к содержанию сна, то ли к свойствам человеческой памяти, с успехом изгоняющей из себя большинство сновидений, но настроение такие сны не улучшают. А вот раздражения, наоборот, прибавляют. Тем более что вчера был один из двух тренировочных дней…

Сегодня Свет встал, как всегда — в семь.