Даже проигрыш канадцам… Его душило иное волнение. Оно было сродни противному авиационному страху, когда ты ничего не можешь сделать, чтобы вмешаться и изменить ход событий, коль в воздухе случается беда. Улыбин может – он сейчас жует нижнюю губу. Его каменное лицо с горящими глазами смотрит будто сквозь лед, а губу нижнюю жует и жует… Он спокоен внешне, но внутри его трясет, как трясет сейчас Рябова. Но Леша может заменить игрока. Он может заорать на Глотова, который отдал шайбу на крюк канадскому защитнику и тем самым чуть не подарил изменение в счете, благо Макар каким-то чудом – Рябов знал, какая реакция у этого парня, – вытянул шайбу, казалось, уже из сетки зачерпнув «ловушкой». Он же, Рябов, согласен с тем, что происходит на льду, или не согласен, бессилен включиться в игру.
Лишь невольно втянул голову в плечи, когда двое канадцев вдруг навалились на Макара на вратарской площадке. Наши бросились яростно защищать… Возникла свалка. Стремительная, безобразная, но столь типичная для канадского хоккея.
Рябов не беспокоился за Макара. Вряд ли его обидишь! Он не из робкого десятка. В данную минуту Рябова заставил сжаться даже не страх за то, что канадцы, поняв: игра от них уходит, могут с этой минуты попытаться свести ее к «молотилке», к которой привыкли на своих полях и которая, подобно зыбучему песку, способна поглотить любое мастерство. Скорее, предчувствие чего-то надвигающегося, особенно важного, решающего заставило сделать этот невольный жест плечами – что мог он еще лежа в качалке?
И он не ошибся. Канадский судья, с большими натяжками старавшийся сохранить видимость объективности – Рябов уже несколько раз ловил его на малозаметных, но чувствительных для игроков подачках в пользу канадцев: то остановит игру, когда клюшка поднята уж и не так высоко, то «зону» засечет, когда повтор монитора – игроки бегают взад-вперед по экрану как заводные, – показывает, что «зоны» не было.
Когда страсти улеглись, Рябов увидел, что судья удалил с поля обоих – и канадца, нападавшего на вратаря, и защитника, прикрывавшего своего голкипера. Это была ошибка. Это была роковая ошибка канадского судьи. Даже зрители, настроенные на победу команды Кленового листа, ревели вполголоса. Даже канадские игроки откатывались понуро. Наши же пришли в ярость. И было от чего.
Нападение на вратаря в зоне ворот – грубейший акт и по законам далеко не сентиментального профессионального канадского хоккея. Если кто-то чужой посмеет тронуть вратаря – фигуру, по-настоящему любимую, оберегаемую всей командой, – в зоне ворот, потасовка общая, яростная и справедливая обеспечена в любой игре канадского календаря. А тут выгнать защищавшего своего вратаря!
– Собачья услуга! – вслух пробурчал Рябов.– Они еще пожалеют о таком глупом решении судьи! Это не помощь, это дорого обойдется канадцам!
Но Рябов даже не предполагал, насколько окажется прав. Он как-то сразу забыл об этой мысли, глядя на яростный протест советской сборной. И игроков – Глотов катался, напыжившись, как петух, у которого отбивают любимую курицу: его помятые в хоккейных баталиях губы кривились в истошном крике, и Рябов представлял себе, что тот читает не строки «Я помню чудное мгновенье…». И тренеров – Улыбин выскочил на лед и втолковывал судье, что решение несправедливо… Даже руководитель делегации, фигура, которой вообще не следует вмешиваться в дела на таком этапе, соскочил со своего почетного места и тоже кричал, обращаясь к судье на плохом английском языке и к канадскому переводчику, растерянно взиравшему на общую ярость таких воспитанных, таких сдержанных русских парней.
– Только не надо успокаивать ребят, Лешенька! – шептал Рябов, глядя, как мечутся фигурки по льду, и радуясь, что репортаж ведут канадские операторы. Наши бы давно стыдливо направили глаз камеры куда-нибудь на трибуну. Канадские телевизионщики смаковали скандал во всех подробностях. И чем дольше он бушевал, тем больше канадцы проигрывали. Теперь даже окончательный счет в пользу профессионалов вряд ли смог бы убедительно поглотить эту несправедливость.
– Только не успокаивай ребят, Лешенька! – повторял Рябов.
Ярость, охватившая команду, передалась и ему. Он готов был кричать вместе с ними, хотя тысячи километров отделяли сейчас его тихую, одинокую дачу с этой комнатой, погруженной в красный полумрак, от ревущего зала. Всем опытом своих долгих хоккейных лет, всеми годами своей такой же долгой жизни он чувствовал, что теперь нет силы на льду, способной остановить гнев людей, вышедших на честный поединок и столкнувшихся с подлостью.
Рябову любопытно поведение канадцев. Они прекрасно понимали, как не прав судья, и потому откатились в сторону, не встревая в перепалку, не пытаясь защищать своего земляка-судью, оказавшего им медвежью услугу. Впрочем, они еще могли об этом не догадываться. Они ведь не знали, как скажется ошибка на русских парнях. А Рябов знал. Не один год он воспитывал их, не один пуд соли съел с ними вместе… Ах как бы он хотел быть рядом и сейчас!