Убежать от себя

Она смотрела на меня выжидающе и в ее голубых, таких же как у меня, глазах читалась досада. На ее бутулированном лице не дрогнул ни один мускул, зато ледяные глаза метали молнии. Если бы мы остались одни, она бы позволила себе разораться и была бы более красноречива. Но меня это уже давно не задевало. Эта все еще привлекательная женщина давно перестала вызывать у меня сильные эмоции. Я научилась отгораживаться от нее как от ненужной информации.

— Это платье, — бесцветно ответила я.

— Это кашемировый мешок мышиного цвета. А что это за солдафонские ботинки? — она ткнула острым носом своих блестящих туфель в мои черные Мартинсы.

Последний вопрос я оставила без внимания. Глупо было оправдываться перед женщиной, чье понятие о красоте сводится преимущественно к оголенным частям тела. Но в свои сорок восемь моя мать могла себе позволить оголяться как ей захочется. Она была высокая, сантиметров на пять выше меня, у нее была стройная фигура, полученная в результате ежедневных тренировок, высокая не чрезмерно полная грудь (тут надо отдать должное хирургу) и красивые светлые волосы. На лице едва угадывался возраст, хотя морщинки под натиском процедур исчезали. Она казалась душой любой компании, но она никогда не была мне настоящей матерью. Ее забота выражалась в правильном для меня питании, в тщательном выборе няни-француженки, в подборе нарядов и устраивании праздников. А мне надо было совсем другого. Но я ей все это простила. Я не простила ей только того, что она не смогла спасти семь и это ужасно отдалило от меня отца.

— Звева, милочка, в следующий раз позвони мне спросить совета о том, как одеться. Договорились? — елейным голоском пропела она, что скрывало крайнее раздражение. Последнее слово было сказано по-итальянски.

— Договорились, — улыбнулась я почти искренне, и мы вышли к гостям.

Ужины, да и вообще любые приемы у моей матери, славились изысканностью и обилием блюд, непринужденной обстановкой и именитостью гостей. В этот раз Паоло оказался успешным предпринимателем в области энергетики. Было ясно, что у них с матерью была связь. Сын же его оказался студентом миланского Боккони, чудным образом оказавшийся в Риме в разгар учебы.

— Звева, ты тоже учишься? — спросил меня Паоло, а я даже не потрудилась вовремя раскрыть рот, так как знала, что мать непременно ответит за меня.

— Звева училась в Париже на лингвистическом факультете, затем в магистратуре. Свободно владеет шведским, французским и английским языками.

Мать едва не лопалась от гордости.

— И вернулась в Рим? — удивленно спросил Лука.

— Да, — ответила я. — Мне нравится жить у моря.

— Ты живешь с отцом? — не унимался Лука.

— О нет! — воскликнула моя мать, — Звева переехала от него сразу после выпускных экзаменов в школе. Папаша подарил ей собственную квартиру на площади Болонья. И она сразу же и упорхнула. А потом уехала учиться в Париж. Так что моя дочка больше носа не покажет ни у одного из нас больше чем на время обеда или ужина.

— Отчего же, — хохотнула я. — У отца есть бассейн. Когда он уезжает, я еду к нему.

— Вот именно, когда его нет дома…

Разговор так и вертелся весь ужин то вокруг меня, то вокруг Луки. У меня было ощущение, что я — породистая кобылица, а он — благородный рысак, которых надо было непременно свести для получения родовитого потомства. Возможно, для него это была новая ситуация, а у меня уже выработался стойкий иммунитет. Впрочем, Лука вообще не был в моем вкусе. Он походил на всех этих благополучных папенькиных сынков: модная стрижка и выхоленная щетина. Одет небрежно, но дорого. Наверняка, водит дорогую тачку.

Когда, наконец, мы покончили с десертом, я засобиралась домой, поблагодарив всех за чудесный вечер.

— Тебя подвезти? — спросил Лука, и тут же добавил, — Мне тоже надо уже уходить.

— Тогда спустимся вместе, — согласилась я, зная, что никакого продолжения вечера не будет.

На улице я задержалась лишь на минуту, чтобы сказать провожатому, что я на машине и доберусь до дома сама. Лука явно был разочарован, но вида не подал. Не думаю, что ему хотелось познакомиться со мной для серьезных отношений. Максимум, на что я могла рассчитывать — продолжение вечера в баре, а потом у него или меня дома. Но это совершенно не входило в мои планы. Более того, такой тип отношений никогда меня не интересовал. Поэтому я поспешила удалиться.

На душе не было никаких негативных эмоций по отношении к матери за ее очередную попытку. Я давно научилась относиться к ней с определенной философией, что ее не переделать, что она вряд ли вообще ощущает меня, как дочь, что родила она меня слишком рано для своего психологического возраста. Я подозревала, что, будь у нее выбор, она бы никогда не родила ребенка. Но ни она, ни отец ни разу об этом со мной не заговаривали.

Дома меня настиг новый неприятный звонок — это был отец. Он тоже приглашал меня на ужин.

— Ты давно у нас не появлялась, — мягко давил он. — Мы с Иленией хотим тебя увидеть.