Меж тем "работа" мужа продолжала: — Избавься от нее! У нас еще есть шанс! — Каким образом? Коммерция не выгорела, ее приданого больше нет. Новых денег старый хрыч мне не дал. Выгнать я ее не могу, магистрат обяжет меня работать, где найдется, и собирать деньги на выплату отступного ее семье. Жениться мне запретят, пока не выплачу все. Я, конечно, с голоду не умру, пойду счетоводом к лавочникам, но боюсь, что мы с твоей кузиной повязаны надолго. — Пока ты телишься, меня отдадут этому противному старику! Отец уже уже начал с ним договариваться! А меня тошнит при одном взгляде на него. Глаза слезятся, волос почти не осталось, и запах... Брррр... — Почему бы тебе не отказаться? Если он стар и противен тебе, так и скажи отцу. — Не могу. Отец вбил себе в голову с ним породниться, а Арайю уже просватали за другого. — Значит, отец тебя за меня не выдаст, даже если я буду свободен.
Кузина мило хихикнула. — Эта корова так и не понесла. — Н-да, воспитание сестрицы оставляет желать лучшего. — Ты совсем-совсем не понимаешь, как мы можем заставить отца дать согласие?
Пауза тянулась так долго, что даже я сообразила, о чем она говорит. — Но учти, только когда ты будешь свободен! — Дорогая, — его бархатных интонаций в его голосе у меня потекли слезы. Я слишком хорошо помню, как он обращался таким же голосом ко мне. — Но как?
Я не ожидала услышать от милой девочки такого звериного рыка: — Ааааарррр, почему мужчины так беспомощны! Устрой ей ад, чтоб она сбежала сама! Неужели ты не в состоянии ничего придумать? — Хм... моя малышка так коварна, — судя по голосу мужа, он улыбался. Уж я знала эти переливы. Услышав звуки, которые последовали за его словами, я решительно выскочила в калитку и бросилась вон. Еще не хватало стоять в дюжине шагов от мужа, когда он целуется с другой.
Но куда мне идти? До вечера я бродила по улицам, съела невкусный пирожок в таверне, так ничего не придумала и вернулась домой.
— Где ты была? — да, со мной муж разговаривал совершенно иначе. Теперь. — Я гуляла. — Где? С кем? — Одна, ходила по улицам, хотелось освежиться.
Я все еще не придумала, что делать. Но муж решил за меня. От сильной пощечины моя голова мотнулась в сторону. Я тупо смотрела в спину мужа, который удалялся по коридору, и ни одной даже самой мелкой мыслишки у меня не появилось.
Поднявшись свою спальню, я принялась раздеваться. Когда я открыла шкатулку, чтоб положить серьги и небольшое ожерелье, что надела сегодня днем, меня встретил совершенно пустой черный бархат. В других ящичках тоже ничего не осталось.
Заперев дверь, я обошла комнату, цепляя ногтями то половицу, то доски подоконника, то деревянные панели на стенах. Одна панель в углу слегка поддалась. Я достала из коробки для вышивания ножнички и подковырнула дерево. Больше всего я боялась, что муж решит посетить меня этой ночью, но к счастью, этого не случилось. Не знаю, сколько прошло времени, но мне удалось устроить за панелью тайник, положив туда оставшиеся украшения. Надеюсь, Александро о них не вспомнит.
Уснуть получилось не сразу. Заплакать мне тоже не удалось. Так и лежала, уткнувшись лицом в подушку.
***
— Я расчитал кухарку, — сообщил мне муж за завтраком. — Это последнее, что она приготовила. Экономка тоже больше у нас не работает. Потрудись сделать ужин к семи.
Я ничего не ответила, но муж, кажется, этого и не ждал. Не говоря больше ни слова, он вышел за дверь.
В Институции при Обители Пресветлых сестер нам преподавали хозяйство и кулинарию. Храните, Пресветлые, Алонсию, у которой Валессия почерпнула обычай учить девочек всему необходимому. Я не видела бы большой беды в том, чтобы самой вести дом, печь и жарить, если бы не причины, по которым мне пришлось это делать.
Я понимаю, что рано или поздно мне придется покинуть дом, но что дальше? Увы, я не могу уйти к Пресветлым Сестрам, даже если сумею туда добраться: в Валессии женщин, ушедших от мужа, принимать в Обители запрещено.