Убежище

Она вышла из комнаты, оставив там этот рисунок, который, в конце концов, мог быть просто детскими каракулями, без всякого тайного смысла. Как сказал директор неделю назад, дети могли распоряжаться своим личным пространством по своему усмотрению, в пределах разумного, конечно. Поэтому рисунок никак не нарушал более чем мягкие правила детского лагеря…

Остаток дня прошел в обычном режиме.

После обеда работники лагеря вместе с детьми посвятили время физической активности. Симон со своей неизменной улыбкой повел группу из четырех ребятишек прогуляться верхом по острову. Прогулка продлилась больше двух часов.

Клод в качестве медика осмотрел всех детей, как он это делал в конце каждой недели. Он пообщался с ними, провел стандартные процедуры обследования и обработал несколько пустячных болячек, таких как порезы или ссадины на коленках. Он с удовольствием отметил, что все дети прекрасно себя чувствуют как физически, так и морально. Многие набрали несколько килограммов, далеко не лишних, и все чувствовали себя на этом острове счастливыми и в полной безопасности.

К 17 часам Виктор приготовил очередную порцию горячего шоколада, и ребята побросали свои мячи, деревянные автоматы и велосипеды так стремительно, словно они загорелись у них в руках. Затем под присмотром двух воспитательниц дети играли в настольные игры, раскрашивали картинки… Сюзанна и Франсуаза радовались семейной атмосфере, которая быстро установилась в бывшем бункере. День приезда детей, так же, как их сомнения, казался сейчас такими далеким.

– Время – понятие непостоянное, – прошептала Сюзанна, наблюдая за ребятами, которые больше не боялись бегать и смеяться в этом немецком сооружении, где когда-то планировалось столько преступлений.

Она на секунду погрузилась в свой собственный бункер, в свою болезненную историю. Неделя, проведенная на острове, стерла воспоминания о войне, заменив их давно забытыми красками. Это убежище затуманило ее память, показав ей другую реальность, не пересекающуюся с ужасом, наводнившим ее душу во время оккупации. В этой реальности немецкие танки растворились в пространстве, уступив место силуэтам, бегающим за мячиком. Сигнал противовоздушной тревоги умолк, позволив чистым и радостным голосам наполнить тишину. Пристальный взгляд недоверчивых солдат закрыла разноцветная радуга.

В этом месте, прочно закрепленном в реальности, но словно вышедшем из сна, она надеялась, что лагерь также исцелит и ее. Являлась ли она частью блага Вселенной или все это было лишь иллюзией?

Сюзанна подумала о дочери, своей другой реальности.

Та познала любовь в объятиях солдата за несколько дней до официального окончания войны. Сюзанна не решилась признаться Франсуазе, что этот солдат был членом вермахта, так же, как бывшие любовники ее подруги. Ей было очень трудно принять эту новость. Дочь клялась, что он был не такой, как те, кто просто использовал ситуацию, население, что он был совсем другим. Но Сюзанна в это не верила. Расставание было внезапным и безмолвным. Письмо, оставленное на кухонном столе, опустевшая комната.

Любовь, покинутая ради утопии.

Иногда с юга Франции приходили письма. Ее дочь Моника описывала свою жизнь, свои планы. Ее почерк стал размашистым, как у решительной молодой женщины. Ее муж («значит, она вышла замуж, не известив меня») хотел иметь ребенка. Моника надеялась, что это счастье случится следующим летом.

Сюзанна отвечала ей сдержанно. Она считала, что ее строгий родительский тон поможет дочери избавиться от детских иллюзий. В итоге она написала Монике, что ей очень тяжело читать ее письма, что она ее любит, но никогда не сможет обнять мужчину, который мог убить ее мужа, если бы получил приказ. «То есть твоего отца, у которого ты сидела на коленях и который говорил тебе, что звезды светят на небе только для того, чтобы озарять твою улыбку».

Она несколько месяцев ждала ответа и порой признавалась себе в глубине души, что, возможно, немного перегнула палку…

Но разлуки питаются временем и молчанием.

Они пожирают наши сожаления и переваривают их до тех пор, пока те становятся едва различимыми.

Так больше не было отправлено ни одного письма.

С опозданием в несколько лет жертвами войны стали еще два человека.

12

Сандрина Ноябрь 1986 года

Говори со мной о любви,
Ну скажи мне ласковое слово…

Сандрина внимательно слушала, как Франсуаза описывает ее бабушку.

Пожилая женщина говорила о ее доброте, внимательности, всегда приветливых словах в общении – как с детьми, так и с взрослыми. Она вспомнила о том первом дне, когда они стояли у причала в ожидании приезда воспитанников. Затем рассказала о том, как они любили проводить здесь вечера после рабочего дня в лагере, как смеялись, пили шнапс и бросали рюмки в стену в качестве последнего проклятия в адрес фашистов.

– Это была ее любимая песня, – пояснила Франсуаза, качнув головой в сторону музыкального автомата.

– Правда?

– Да. У нее дома был граммофон, и каждое утро, когда я заходила за ней, чтобы вместе пойти на работу, я еще с улицы слышала голос Люсьен Буайе.