Убежище

Все кричат "ура", в бухте возникает волна, плавно уходящая к другому берегу. На этой волне прыгают спешащие к новорожденному гиганту буксиры, берут его в свои умелые руки и толкают к достроечной набережной. Все. Далее это уже забота ТОФа. Мы свое дело сделали! Последнее, что там от нашего ЦКБ -- гордость Вали и всего отдела -- автоматический подъем флага на безлюдном пока судне. Все поздравляют главного конструктора, а измученный Ось-Ароныч только вытирает платком потную лысину и счастливо улыбается золотыми зубами под горбатым своим семитским носом.

Меня не поздравляет никто, а потому я становлюсь себе в очередь за тошнотиками -- жаренными пирожками с китовым мясом, - беру кулек и иду себе в отдел. Тут кто-то осторожно берет меня под руку. Сам герой торжества Иосиф Аронович.

"Я все искал случая спросить вас, Танечка, - тихо говорит он. -- У вас после того митинга были серьезные неприятности с КГБ?" "Да нет... Так, попугали немного и все. А вы как? Вас, я слышала, тоже таскали?" "Меня не просто таскали. Я же все-таки еврей, а потому в совсем ином положении, чем вы. Так что сегодня я в качестве главного работаю последний день. Этот объект, как головное судно серии, мне довести еще дали, а новую работу поручили уже другому." "Но вы ж ничего такого не сказали!.. Это я во всем виновата... Вот дура-то!" "Ты умничка, Танечка. Ты светлая личность. Решиться на такое в наше время -- надо иметь врожденное благородство и мужество. Я уверен, что мы с тобой еще все это вспомним где-то к концу века, уже в Израиле." "Вот и в КГБ уверены, что я там буду. С чего это? Я русская, мне и на родине не дует." "Они там все хорошие психологи, Таня. Ты внешне очень русская, но душа у тебя еврейская. Ты безусловно выйдешь замуж за еврея, а русским женам евреев и их детям дорога в Израиль распахнута настежь!.. Вы там самые желанные гражданки, как решившие в наших условиях разделить нашу непростую судьбу. Для еврея, если это не патологический идиот или карьерист, быть на стороне Израиля естественно, а вот русскому пересилить вековое подозрение к нашей нации и стать на нашу сторону, тем более, как ты, рискуя не просто карьерой, а свободой или самой жизнью -подвиг! Я тобой горжусь, Татьяна. И все честные люди в нашем коллективе тобою гордятся. Мне многие об этом говорили. Выходи за еврея и будь с нами."

"Я бы рада, - неожиданно заплакала я. -- Только он предпочел мне еврейку, Иосиф Аронович. А... у вас жена кто?" "Тоже еврейка." "Вот видите!" "Евреев в стране миллионы. Этот предпочел другую, а другой разглядит именно вас. Я вам от души этого желаю. Такие как вы нужны Израилю." "Так вы сионист?" "Я всегда считал себя коммунистом-интернационалистом. Но на этом митинге ты открыла нам всем глаза. Да, с того дня я -- сионист. Так я им и сказал. Поэтому я больше не главный конструктор. Зато -- честен с самим собой..." "Я думаю, что нам небезопасно вот так идти и беседовать при всех." "Вы правы, - оглянулся он. -- Но я рад, что высказал вам свое восхищение. Свою вам благодарность. Будьте счастливы, Таня..."

***

Неужели кто-то тотчас успел стукнуть? Только я зашла в отдел, как Гаврилыч поспешил к моему столу: "Т-тебя к начальнику бюро, Т-таня..." Но почему к начальнику, а не в комитет комсомола, из которого меня так и не выгнали, не в партком, не к ставшему таким родным Андрею Сергеевичу, наконец?

Начальник, однако, о моем неестественном сионизме, к счастью, и не заикнулся. Когда я вошла, он встал для меня из своего кресла, обошел вокруг стола, пожал руку, уселся напротив - за столом для подчиненных.