Он выходит из лесной чащи, весело машет рукой и направляется к ней. Он тоже совсем молодой. Идет пружинистой быстрой походкой. Он был таким лет пятнадцать назад. На нем узкие синие джинсы, а сверху ничего нет.
Он останавливается в нескольких шагах от нее.
Она смотрит на его широкие плечи, на выпирающие по-детски ключицы… На загорелые руки с красивыми длинными пальцами – быстрыми, хитрыми, ловкими. Она смотрит ему в лицо, в хищные серые глаза. Смотрит на его смешной, с горбинкой, нос, который только кажется, что сломан, а на самом деле просто грузинский… Смотрит на ежик коротких темных волос и вспоминает, какие они жесткие на ощупь и как их неприятно гладить – будто гладишь щетку для обуви. Она смотрит, как он смотрит на нее.
Он говорит:
– Здравствуй, Мария.
И она отвечает:
– Здравствуй, Иосиф.
Они смотрят друг на друга без обиды, без злобы. Долго смотрят, но не подходят ближе. Не хотят прикоснуться.
– Я скучала по тебе, – ровным голосом произносит Мария.
– И я скучал по тебе, – отвечает Иосиф.
– Ну вот мы и встретились.
– Да. Вот и встретились.
Они улыбаются друг другу. Спокойно. Равнодушно.
– Ты знаешь, – говорит он, помолчав, – тогда, давно, я даже хотел вернуться.
– Зачем? – спрашивает она.
Ей это безразлично.
– Чтобы начать все сначала, – отвечает Иосиф.
– Я бы не согласилась.
– Я знаю. Нельзя давать второе начало тому, что уже однажды закончилось. Это все равно, что выкопать из земли…
– Перестань. Это просто скучно.
– Ты права. Это скучно.
Теперь он тоже смотрит на луну – разглядывает лунные континенты и океаны.
– Пора идти в Убежище, Иосиф.
– Пора, – говорит он.
И они уходят.
V. Поминки
Когда Мальчик открыл глаза, все уже собрались в Убежище Тридевятых. Все они были там – мама, и папа, и Спящая, Костяная, Лесной, Болотный, и все гномики, и все троллики, Трехголовый, Анчутка и другие Нечистые… И конечно же Тот Кто Рассказывает и Не Может Есть.
Они сидели за накрытым столом. В углу, у стены, неподвижно лежал Бессмертный. Руки его были скрещены на груди. Остекленевшие глаза смотрели вверх – на толстый железный трос и пустые красные кресла. Он выглядел удовлетворенным и не таким усталым, как обычно. Он был мертв.
– Ну, помянем Бессмертного, – трясущейся рукой Лесной поднял стопку с водкой; в другой руке он сжимал маринованный огурец.
– Помянем, – кивнул Иосиф и поднял свою стопку.
– Не чокаясь, – сказала Костяная.
Все выпили. Потом закусили. Тот Кто Рассказывает и не Может Есть завистливо покосился на салат-оливье в тарелке Марии.
– А теперь помолчим, – сказал Тот Кто рассказывает.
– В смысле минута молчания? – уточнил Лесной.
– Нет, – ответил Тот. – Просто не о чем больше говорить.
– И что же теперь будет? – спросил Мальчик.
– Ничего не будет, – сказал Тот. – Теперь я просто поем.
Все удивленно уставились на него.
– А вы думали, я сейчас устрою вам Страшный Суд? – усмехнулся Тот. – Нет никакого Суда. По крайней мере, я его не придумывал. Все, что придумал я, закончилось. Мне нечего больше рассказывать. Ничего больше нет. Никого нет.
– А мы? А как же мы? – запищали гномики.
– И вас тоже нет. И нас. Все кончилось. Поэтому, Маш, будь добра, положи мне, пожалуйста, салат.
– Но… как же Люси, – сказал Мальчик, – скажите, ее что, тоже нет?
– Не знаю, – неохотно ответил Тот. – Я не знаю. Это теперь не мое дело.
– Вы
– Давай уже на ты, а, Вань? Ты уже взрослый мальчик. Тем более, мы с тобой пьем вместе…
– Хорошо. Давайте… давай на ты. Ты действительно не знаешь?
– Ох, как же мне это все надоело… – процедил сквозь зубы Тот. – Дали бы вы мне спокойно поесть, а? Ну что-то знаю…
Тот Кто Рассказывает закрыл на секунду глаза и устало потер рукой лоб.
– …Что-то знаю, но действительно очень немного. Хорошо. Ладно. Я расскажу вам про Люси. Но это будет самая последняя история.
Слова
Самая последняя история
Люси стоит одна и говорит слова. Она похожа на сумасшедшую – да она и есть сумасшедшая. Люси бормочет.
…они давно ушли из этих мест… оставив землю, небеса и воду… обиженные, грустные уроды… они давно ушли из этих мест… они не по-хорошему ушли… с проклятьями, с обидами, с позором… спалив свои дома, засыпав норы… червивыми комочками земли… они, возможно, сами виноваты…
Она бормочет то, что вызубрила наизусть. Бессмыслицу.
Она стоит в нигде, никогда, у нее нет возраста и пола. Она стоит посреди леса, на тропинке, среди маленьких камушков и засохших хлебных крошек. Ядовито-белая луна и два ярких солнца освещают ее лицо, и рыжие волосы, и дряблую шею, на которой висит амулет из черепа мертвого Мальчика. Из твоего черепа, сынок.
У нее маленькие глупые глаза. Уставившись в одну точку, она бормочет.