Убежище 3/9 (сборник)

Он бежал долго. Очень долго. Только когда лапы заныли невыносимо, а в горле образовался сухой и колючий, непроглатываемый комок жажды, волк остановился, чтобы передохнуть.

Он втянул в пасть подрагивающий горячий язык и снова высунул его, причмокнув. Слизнул с морды пористую, мягкую, сладковатую, как гоголь-моголь, пену. Очень хотелось пить. И есть. Вгрызаться клыками в жесткую, в последней судороге напрягшуюся, сочащуюся бурым, кисло-соленым соком плоть. В теплое мясо с привкусом железа, с острым, пряным привкусом страха и безысходности… Волк принюхался: нет, ничего. Все тот же мертвый букет ненужных запахов.

Он снова облизнулся, близоруко вгляделся белесыми своими глазами в прозрачную лунную ночь и вдруг прижался к земле, дрожа и скалясь.

Между деревьями, между скрюченными сухими березами и неестественно яркими, бутафорски-зелеными елками он увидел дома. Простые деревянные избы. Он увидел лошадь, уныло уткнувшуюся мордой в траву, – вороную лошадь, лениво помахивающую густым длинным хвостом. Он увидел чьи-то силуэты. Каких-то людей, слоняющихся между домами… Он увидел то, чего не мог, не должен был здесь увидеть. Потому что здесь, в каком-то десятке метров от этих домов, от шевелящихся этих теней, совсемне пахло живым.

Не пахло стариками, детьми. Не пахло человеческой едой. Вообще не пахло людьми. И эта лошадь… Она была страшнее всего. Лошадь, от которой не пахло скотиной. Стерильная… Лошадь с гладкими сухими боками, лошадь, которую не донимали слепни и мухи…

Медленно переставляя дрожащие лапы, волк приблизился к изгороди, за которой стояла лошадь – и ходили люди. Странноватая такая изгородь… не из дерева… с легким запахом… клея, что ли? Старых, пересохших костей?..

– Ну вот и пришла, – раздался с той стороны дребезжащий старушечий голос.

Калитка со скрипом открылась, из нее вышли двое – мальчик-подросток и хромая старуха. Одна нога у нее была с виду нормальная, другая – точно с нее обглодали и кожу, и мясо, и ни одна из них не пахла человечиной.

Волк попятился и поджал хвост.

– Ну, подойди, подойди, погладь ее, – сказала старуха Мальчику. – Она же устала…

Мальчик подошел к волку. Протянул к нему худую руку, пахнущую – как и все вокруг – мертвым лесом. Мертвым лесом, и ничем больше. Или… На какую-то долю секунды волку показалось, что он уловил еще какой-то, едва различимый, очень знакомый, из далекой-далекой, из совсем другой жизни, запах. Но ощущение это тут же исчезло.

Мальчик погладил волка по морде, по спине. Рассеянно и равнодушно потрепал за ушами.

– Она небось пить хочет, Ванюша, – подала голос старуха. – Водички ей принести?

– Да, – не сразу отозвался мальчик. – Принеси.

Старуха уковыляла в дом.

Мальчик присел на корточки перед волком.

– Потерпи, уже скоро, – сказал он и снова погладил встопорщенную шерсть.

Нет, все-таки был, действительно был какой-то еще запах. Очень слабый, словно бы отдаленный, но все же – живой. Не как у всего вокруг. Живой… Волк, глухо урча, наморщил нос. Живой… Что же – вцепиться в него? Разодрать на части, сожрать, выпить этого сумасшедшего детеныша, который чешет его за ушком, точно кастрированного домашнего кота?

– Потерпи, уже скоро, мама, – бесцветно и сонно повторил мальчик.

Волк зарычал хрипло и зло, изготовился было к прыжку, но потом как-то обмяк. Улегся, поскуливая, на холодную, усыпанную желтыми сухими иглами землю и закрыл глаза.

– На, – что-то хлюпнуло у него прямо под носом.

Горбатая старуха совала ему в морду большую алюминиевую миску. Миска мелко-мелко дрожала – вместе со старухиной рукой.

Волк поднялся и сел. Осторожно потянулся носом к миске. Потом затравленно оглянулся на мальчика.

– Пей, пей, – сказал тот.

Старуха поставила миску на землю и отошла на пару шагов. И волк стал жадно пить воду, не имевшую вкуса, воду, которая совсем не пахла водой… Мертвую воду.

– Вот так, молодец, молодец, – зашамкала добродушно старуха. – Пей… а я пойду лошадку пока приведу.

Вскоре она вывела под уздцы лошадь – крупную, холеную, откормленную. Грива ее была украшена шелковыми красными лентами и вымазана чем-то густым и липким, а сверху посыпана солью. Крупные грязно-белые кристаллики, освещенные полной луной, мутно лоснились в черных конских волосах, точно искусственный новогодний снег, застрявший в ветках искусственной новогодней елки.

Увидев волка, лошадь отпрянула и заржала громко, визгливо и ненатурально. Замотала из стороны в сторону красивой липкой головой, точно сокрушаясь о чем-то, точно отрицая что-то очевидное и неотвратимое, и дико завращала огромными, навыкате, глазищами.

Страх – отчаянный, нутряной – различил волк в этих ее безумных глазах. Будто она и впрямь боялась. А ведь не боялась же. Не боялась, нет. Страхом совсем не пахло от нее.

Старуха отпустила уздечку. Лошадь снова заржала, давясь и захлебываясь собственной истерикой, встала на дыбы, на секунду вдруг замерла, как статуя, на задних копытах – и галопом понеслась в лес.

– Взять! – рассеянно улыбнувшись, скомандовал Мальчик.

И волк побежал за ней следом.