Убежище 3/9 (сборник)

Она пригладила рукой свои рыжие лохмы, ухмыльнулась – самодовольная дура – и спросила:

– Ты меня любишь?

Я чуть было машинально не сказал «да» – в ответ на этот вопрос я очень привык говорить «да» совсем другой женщине… – но в последний момент удержался.

– Ты же знаешь, что нет.

– И я тебя не люблю, – ответила Люси, недобро уставившись куда-то мне в лоб своими маленькими свинячьими глазками.

– Да, я в курсе.

– Хорошо, – сказала она. – Ты можешь поехать со мной, если хочешь.

– Я не могу поехать с тобой. Ты же знаешь – у меня ребенок в тяжелом состоянии.

– Ты же говорил, что это не твой ребенок, – сказала Люси и захихикала.

Мне захотелось ее ударить.

– Кажется, ты хочешь мне врезать, – она посмотрела на меня не с вызовом даже, а с этаким веселым интересом.

– Это мой сын, – сказал я.

– Ты похож на парализованную макаку, когда злишься. У тебя лицо застывает.

Мне хотелось ее ударить. Так хотелось. По морде. По лоснящейся ухмылявшейся морде. Конечно, я этого не сделал. А зря, зря, зря.

И зря я поехал с ней.

Железнодорожный вокзал в Веллетри маленький и безлюдный. На лавочке в ожидании поезда сидят всего три человека, из них только один – вернее, одна – с большой черной сумкой, так что выбора у меня нет. Я забираюсь на эту сумку и застываю, вцепившись лапами в синтетические волокна. На черном фоне я не слишком заметен.

Это рискованно, даже очень рискованно, но что мне еще остается? Скоро должен прийти поезд – он, кажется, ходит раз в час, – и эту чертову щель между перроном и вагоном мне не преодолеть самому.

Ладно, ничего. Девушка вряд ли меня заметит. Она слушает плеер, громко чавкая, жует жвачку, и вид у нее весьма аутичный.

Когда поезд подходит, она быстро подхватывает сумку, едва не стряхнув меня, закидывает ее на плечо и вносит меня в душный вагон. Она швыряет сумку рядом с собой, и я осторожно сползаю на мохнатый сиреневый вельвет сиденья. Заползаю в щель между креслом и батареей и снова застываю. Следовало бы, наверное, поспать, но спать я сейчас не могу. Я еду в Рим – город, который я ненавижу больше всего на свете.