Убежище

Миа видела, что он тоже не в восторге от перспективы такой сомнительной сделки, и все же испытала к нему благодарность за попытку утешить ее.

— Да, но чем это закончилось!

Кирквуд принужденно улыбнулся:

— Я попросил моих знакомых в Ираке найти что-нибудь подходящее. Уверен, они это смогут.

— Но что? Что они могут найти такого, чтобы изменить ситуацию к лучшему?

Ему нечего было ответить. Подошел официант и быстро наполнил им блюдечки морковными палочками и фисташками. И вдруг Кирквуд удивил ее новым поворотом разговора.

— А я и не знал, что у Эвелин есть дочь!

— Понимаете, я жила не здесь, а у моей тетушки, в Бостоне, точнее, недалеко от Бостона.

— А ваш отец?

— Он умер еще до моего рождения.

— Простите, не знал. Очень сожалею.

Она пожала плечами.

— Они с мамой вместе работали в Ираке, в той самой подземной камере. А через месяц он погиб во время крушения самолета. — Она подняла взгляд на Кирквуда и тусклым, безжизненным голосом сказала: — А этот «пожирающий свой хвост»… Он является эмблемой удачи, счастья, да?

Кирквуд хмуро кивнул.

— Мне непонятно, чем занимается этот тип? — возмущенно заговорила Миа. — Он что, пытается воскресить вирус какой-нибудь библейской чумы или действительно надеется обнаружить магическое средство, позволяющее ему жить вечно? Как вы могли даже начать переговоры с таким отъявленным негодяем?!

Кирквуд удивленно поднял брови:

— Вы полагаете, хаким ищет какой-то источник вечной молодости? Откуда эта идея? Я видел его досье. В нем не говорится ни о чем подобном.

Миа махнула рукой и с насмешкой пересказала свой разговор с Боустани относительно эликсира.

Взвешивая ее слова, Кирквуд медленно отпил коктейль. Затем поставил бокал и посмотрел на девушку.

— Что ж, вы же генетик по специальности. Вот и скажите: это действительно совершенно безумная идея?

— Бога ради! — насмешливо фыркнула Миа.

Но он сохранял серьезность.

— Так вы на самом деле хотите знать, может ли человек жить вечно?!

— Я только хочу сказать — всего несколько лет назад мы считали невозможной пересадку лица, а теперь это делается. Если подумать о том, какого прогресса достигла медицина за последние годы, то это просто потрясает. И каждый день происходят какие-нибудь новые, уникальные открытия. Мы вычислили геном человека. Клонировали овцу. Научились создавать ткани сердца из стволовых клеток. Так что кто знает, может, и это когда-нибудь станет возможным.

— Конечно, нет! — решительно ответила Миа.

— Однажды я видел документальный фильм. Про русского ученого, работавшего еще в пятидесятых годах — кажется, его фамилия Демихов. Он занимался пересадкой головы. Стремясь доказать, что это возможно, он пересадил взрослому мастифу голову и верхнюю часть туловища щенка, таким образом получив собаку с двумя головами. Поразительное создание весело бегало по комнатам и прожило целых шесть дней. — Он пожал плечами. — И это только один опыт, о котором нам известно.

Миа подалась вперед с убежденным огнем в глазах.

— При трансплантации органов необходимо заново соединить все нервы и кровяные сосуды. Я согласна, может быть, когда-нибудь научатся проделывать такую операцию и со спинным мозгом. Но здесь совсем иная проблема. Чтобы предотвратить старение, необходимо остановить повреждения, ежеминутно происходящие с нашими клетками, с нашей ДНК, с нашими тканями и органами. Речь идет об ошибках в реакции ДНК, о молекулах нашего тела, которые подвергаются атакам свободных радикалов и неправильно развиваются и со временем просто деградируют. То есть о проблеме изнашивания.

— Но именно об этом я и говорю! Речь идет не о годах, а веках! — упрямо возразил он. — Вы говорите, наши клетки подвергаются вредному воздействию и вследствие этого погибают, но это вовсе не значит, что они запрограммированы на определенный срок жизни, а затем должны погибнуть. Например, вы купили пару новых кроссовок. Вы носите их, прыгаете в них, бегаете, подошвы снашиваются, верх протирается, и в результате кроссовки разваливаются. Но если их не носить, а хранить в коробке, то они и через несколько лет будут в отличном состоянии. Проблема износа и разрушения. Ведь поэтому мы и умираем, разве не так? Но не существует часов, которые говорят, что срок жизни нашего тела подходит к концу, понимаете, нет! Мы вовсе не запрограммированы на смерть.

Миа смущенно поерзала:

— Всего лишь один взгляд на проблему.

— Но сегодня ученые смотрят на нее именно так!

Миа это знала. Одно время она немного интересовалась вопросом продления жизни, но обнаружила — о нем избегают говорить, будто о родственнике с дурной репутацией, и занялась другим направлением. Биогеронтология — наука о старении — переживала тяжелые времена, начиная еще с юрского периода.