Убежище с радостью приняло весть, что к Рождеству каждый получит дополнительно четверть фунта масла. В газете, правда, написано полфунта, но это относится только к тем счастливым смертным, которые получают свои продуктовые карточки от государства, а не к скрывающимся евреям, которые из-за дороговизны покупают на черном рынке четыре карточки вместо восьми. Мы, все вместе, испечем что-нибудь на масле. Я сегодня утром испекла печенье и два торта. Здесь наверху очень много народу, и мама запретила мне заниматься или читать, пока все хозяйственные дела не будут закончены. Мефрау Ван Даан лежит со своим ушибленным ребром в постели, целый день жалуется, заставляет беспрестанно делать ей новые перевязки и всем недовольна. Я буду рада, когда она снова встанет на ножки и сама почистит свои перышки, потому что я должна сказать, что она необыкновенно прилежная и чистюля, а когда душа и тело ее в хорошей форме, то и веселая.
Будто я днем недостаточно слышу «тсс, тсс», потому что я всегда «слишком шумлю», так моему господину соседу по комнате пришла идея и по ночам то и дело на меня шикать. По его, выходит, мне нельзя даже повернуться в постели. Я и не подумаю обращать на это внимание и в следующий раз в ответ скажу «тсс».
Он с каждым днем становится все противнее и эгоистичнее. Щедро обещанные им печенья после первой недели я больше не видела. Особенно по воскресеньям он меня бесит тем, что так рано зажигает свет и десять минут делает зарядку.
Мне, измученной бедняжке, кажется, будто это длится часами, так как стулья, с помощью которых удлинена моя кровать, беспрестанно двигаются туда-сюда под моей сонной головой. Закончив упражнения на гибкость несколькими яростными взмахами рук, менеер приступает к туалету. Трусы висят на крючке, значит, сначала туда и снова назад. Галстук лежит на столе, снова, толкаясь и натыкаясь на стулья, и назад таким же образом.
Но не хватит ли ворчать на старых и противных господ, все равно от этого лучше не станет, и все мои меры отмщения, как, например, вывернуть лампочку, запереть дверь, спрятать одежду, придется (а жаль!) во имя сохранения мира в дальнейшем не предпринимать.
Ах, я становлюсь такой разумной! Тут все надо делать с умом: учиться, слушать, держать язык за зубами, помогать, быть милой, уступать – да мало ли что еще! Боюсь, что мой ум, и так не ахти какой большой, я израсходую слишком быстро и на послевоенное время ничего не останется.
Сегодня утром мне опять во всем мешали, и поэтому я не могла ничего как следует доделать до конца.
У нас новое занятие, а именно – наполнять пакетики соусом для жарения (в порошке). Этот соус – изделие «Хис и Ко». Менеер Кюглер не может найти работников, к тому же, если это делаем мы, выходит намного дешевле. Работа вроде тех, что дают заключенным, необыкновенно скучная, от нее кружится голова и появляется глупый смех.
Там, на воле, ужасно. Днем и ночью несчастных людей увозят и разрешают взять с собой только рюкзак и немного денег. Но даже и это у них по дороге отнимают. Семьи разлучают, мужчин, женщин, детей отрывают друг от друга. Дети, приходя домой из школы, не застают своих родителей. Женщины, которые делают покупки, находят по возвращении свой дом опечатанным, а семью исчезнувшей. Уже и голландские христиане боятся – их сыновей отсылают в Германию. Боятся все. И каждую ночь сотни самолетов летят над Голландией в немецкие города и взрывают там землю своими бомбами, и каждый час в России и в Африке гибнут сотни, даже тысячи людей. Никто не может остаться в стороне. Весь земной шар воюет, и, хотя у союзников дела идут лучше, конца еще не видно. А нам, нам живется хорошо, да, лучше, чем миллионам других. Мы пока в безопасности и покое и «проедаем наши деньги». Мы так эгоистичны, что говорим о «после войны», радуемся новой одежде и обуви, а на самом деле надо бы экономить каждый цент, чтобы после войны помочь тем, другим людям и спасти то, что еще можно спасти.
Дети тут ходят в одних тонких блузках, в деревянных башмаках, без пальто, без шапок, без чулок, и никто им не помогает. В желудках у них пусто, они жуют морковь, из своих холодных квартир они выходят на холодные улицы, приходят в школу, в еще более холодный класс. Да, даже в Голландии дошло до того, что дети на улице то и дело цепляются за прохожих и просят кусок хлеба. Я бы могла часами рассказывать тебе об ужасах, которые принесла война, но я сама от этого становлюсь еще более подавленной. Нам ничего другого не остается, как только насколько возможно терпеливо ждать, пока придет конец этим несчастьям. Как евреи, так и христиане ждут, весь земной шар ждет, и многие ждут своей смерти.