Убежище. Дневник в письмах: 12 июня 1942 - 1 августа 1944

Но я чувствую, что между мной и Петером зарождаются особенные дружба и доверие. Я использую любую возможность, чтобы зайти к нему, и между нами теперь совсем не так, как было раньше, когда Петер не знал, о чем начать разговор. Теперь он говорит без умолку, даже когда я стою в дверях, чтобы уйти.

Маме не очень нравится, что я часто хожу наверх. Она говорит, что я мешаю Петеру и должна оставить его в покое. Как будто я сама не разбираюсь, что к чему! Когда я поднимаюсь наверх, она провожает меня странным взглядом, а когда возвращаюсь, спрашивает, где я была. Как мне это надоело, не удивительно, что я испытываю к ней чуть ли не отвращение!

Анна Франк.

Суббота, 19 февраля 1944 г.

Дорогая Китти,

Снова суббота, и это говорит само за себя. Я почти час провела наверху, но с «ним» поговорила лишь мимоходом. В пол третьего, когда все отдыхали — кто спал, кто читал — я, завернувшись в одеяло, уселась внизу за письменным столом, чтобы позаниматься в тишине. Но вдруг мне стало так тоскливо, что я положила голову на руки и расплакалась. Я чувствовала себя безумно несчастной! Ах, если бы «он» пришел и утешил меня.

Только в четыре я поднялась наверх. А в пять собралась за картошкой в надежде встретить «его», но еще когда я причесывалась в ванной, он ушел в подвал к Моффи. Я решила помочь госпоже ван Даан и в ожидании, когда она начнет готовить, уселась с книгой в гостиной. Но вдруг опять почувствовала, что сейчас расплачусь, и помчалась в туалет, взглянув быстро по дороге в карманное зеркальце. Там я долго сидела просто так, рассматривая пятна от слез на моем переднике. Мне было ужасно грустно.

Я думала примерно следующее: я никогда не завоюю Петера, да у него и нет потребности в доверии. Наверно, я ему вовсе не нужна. Значит надо жить дальше без Петера и без дружбы. А может, и без надежды, утешения и будущего.

Ах, если бы я могла положить голову ему на плечо и не чувствовать себя больше такой одинокой и покинутой! Кто знает, может, я ему глубоко безразлична, и на других он смотрит таким же теплым взглядом. А я-то вообразила, что только на меня! О, Петер, если бы ты сейчас мог увидеть или услышать меня, но с другой стороны, я боюсь узнать горькую правду.

Позже я приободрилась и снова стала мечтать и надеяться, хотя все еще продолжала плакать.

Анна Франк.

Воскресенье, 20 февраля 1944 г.

Дорогая Китти,

То, что другие люди делают в течение недели, мы, здесь в Убежище, исполняем по воскресеньям. Когда другие в праздничных одеждах гуляют на солнышке, мы драим, моем и метем.

Восемь часов:

Не считаясь с любителями поспать, Дюссель встает, идет в ванную, потом вниз, снова наверх и моется целый час.

Пол десятого:

Камины включены, шторы приподняты и ван Даан отправляется в ванную. Одно из моих воскресных испытаний: наблюдать, лежа в постели, как Дюссель молится. Наверно, многие осудят меня, если я скажу, что это отвратительное зрелище. Нет, он не рыдает и вообще не проявляет сентиментальности, но четверть часа (целые четверть часа!) покачивается с носков на пятки и обратно. Туда-сюда, туда-сюда — у меня начинается головокружение, если не закрыть глаза.

Четверть одиннадцатого:

Ван Даан свистит, ванная свободна. Наше семейство приподнимает сонные головы с подушек. Потом все происходит очень быстро. Мы с Марго занимаемся внизу стиркой. Поскольку там обычно холодно, натягиваем на себя брюки и надеваем на головы косынки. Между тем папа моется в ванной, потом наступает наша с Марго очередь, и вот, наконец, все готовы!

Пол одиннадцатого:

Завтрак. Об этом не буду распространяться: у нас и без того только и говорят, что о еде.

Четверть первого:

Каждый приступает к своим обязанностям. Папа, стоя на коленях, усердно чистит ковры, в результате всюду летают большие облака пыли. Господин Дюссель стелит постели (как всегда все перепутает) и насвистывает все тот же скрипичный концерт Бетховена. Мама развешивает белье на чердаке. Господин ван Даан убирает внизу, Петер и Муши обычно там же. Госпожа ван Даан наряжается в длинный фартук, черный шерстяной жакет, платок, обматывает себя красной шалью и, захватив мешок грязного белья, отправляется стирать.

Мы с Марго моем посуду и убираем комнату.

Среда, 23 февраля 1944 г.

Дорогая Китти,