Убежище. Дневник в письмах

Я киплю от бешенства, но не должна это показывать, мне хочется топать ногами, орать, разочек как следует тряхнуть маму, плакать, не знаю, чего бы еще я ей ни сделала за жестокие слова, насмешливые взгляды, обвинения, которыми она меня осыпает, как стрелами из туго натянутого лука, каждый день заново, и эти стрелы так трудно вытащить из моего тела. Мне хочется крикнуть маме, Марго, Ван Даанам, Дюсселу и папе тоже: «Оставьте меня в покое, дайте мне, в конце концов, одну ночь поспать так, чтобы подушка не становилась мокрой от слез, не резало глаза и голова не трещала. Отпустите меня, я хочу уйти от всех и от всего, лучше всего уйти из мира!» Но я этого не могу, я не могу показать им мое отчаяние, не могу приоткрыть им раны, которые они мне наносят, я не смогла бы вынести их сочувствие и добродушные насмешки, от этого я бы тоже закричала.

Все считают меня жеманной, стоит мне заговорить, смешной, если я молчу, дерзкой, стоит мне ответить, хитрой, если мне в голову придет хорошая идея, ленивой, если я устану, эгоистичной, стоит мне откусить лишний кусок, глупой, трусливой, расчетливой и т. д. и т. п. Целый день я не слышу ничего иного, кроме как, что я невыносимое существо, и, хотя я смеюсь над этим и делаю вид, что мне плевать, все же мне это вовсе не безразлично. Я бы хотела попросить Господа Бога сделать меня другой по натуре, чтобы не восстанавливать против себя всех людей.

Это невозможно, такой я родилась, и не может быть, чтобы я была плохой, я это чувствую. Я стараюсь всем угодить гораздо больше, чем это может прийти им в голову. Я пытаюсь смеяться там у них наверху, потому что не хочу показывать им свои переживания.

Не раз я швыряла маме в лицо после множества несправедливых упреков: «Мне все равно плевать на то, что ты говоришь. Лучше оставь меня, я же безнадежный случай». Конечно, тогда мне говорили, что я вела себя дерзко, и дня два меня немного игнорировали, а потом вдруг все снова забывалось, и со мной обращались, как и со всеми остальными.

Мне невозможно один день быть миленькой, а на другой день выплескивать им в лицо свою ненависть. Лучше я выберу «золотую середину», хотя ничего «золотого» в ней нет, и буду держать свои мысли при себе, и попробую хоть раз быть с ними такой же пренебрежительной, как и они со мной. Ах, если б только мне это удалось!

Твоя Анна

ПЯТНИЦА, 5 ФЕВРАЛЯ 1943 г.

Милая Китти!

Я давно не писала тебе ничего о ссорах, но на самом деле ничего не изменилось. Сначала менеер Дюссел трагически воспринимал эти тут же забываемые стычки, но теперь он к ним уже привыкает и не старается более быть в них посредником.

В Марго и Петере нет абсолютно никаких признаков «молодости», оба они такие скучные, спокойные. По сравнению с ними я ужасно выделяюсь, вечно только и слышишь: «Марго и Петер этого тоже не делают, только взгляни на свою милую сестру!» Как мне это противно! Но тебе я признаюсь, что я ни в коем случае не желаю стать такой, как Марго. На мой вкус, она слишком вялая, безразличная, каждому дает себя переубедить и вечно во всем уступает. Я бы хотела быть немного тверже духом! Но подобные теории лучше оставить при себе, они бы меня невероятно высмеяли, если б я выступила с такой самозащитой.

За столом атмосфера зачастую напряженная. К счастью, иной раз взрывы еще утихомириваются благодаря едокам супа. Едоки супа – это все те, кто приходит к нам снизу на чашку супа.

Сегодня за обедом Ван Даан снова отметил, что Марго ест слишком мало. «Наверняка, чтобы сохранить тонкую талию!» – добавил он насмешливым тоном.

Мама, которая всегда горой стоит за Марго, громко сказала: «Вашу глупую болтовню я больше не могу слушать!»

Мефрау покраснела как рак, менеер смотрел перед собой и молчал. Но часто мы над чем-нибудь смеемся. Недавно мефрау несла эдакую великолепную чушь. Она рассказывала о прошлом, о том, как они хорошо ладили с ее отцом, и о том, как много она флиртовала. «И знаете, – продолжала она, – если господин начинает давать волю рукам, говорил мой отец, то надо ему сказать: «Менеер, я дама», тогда он поймет, что ты имеешь в виду». Мы хохотали, как над хорошей шуткой.

Петер, хотя чаще всего он тихий, тоже иногда дает повод для веселья. К своему несчастью, он помешан на иностранных словах, значения которых не знает. Однажды в полдень из-за посетителей в конторе нельзя было пользоваться уборной, а ему было остро необходимо, и он не спустил воду. Чтобы предупредить нас о не очень-то приятном запахе, он повесил на двери уборной записку с надписью: «SVP[14] – газ». Он, конечно, хотел написать «осторожно, газ», но «SVP» показалось ему шикарнее. То, что это обозначает «пожалуйста», ему и в голову не пришло.

СУББОТА, 27 ФЕВРАЛЯ 1943 г.

Милая Китти!

Каждый день Пим ждет вторжения. У Черчилля было воспаление легких, ему постепенно становится лучше. Ганди, индийский борец за свободу, в который раз объявил голодовку.

Мефрау уверяет, что она фаталистка. Но кто больше всех трусит, когда стреляют? Не кто иной, как Петронелла Ван Даан!