Убежище. Дневник в письмах

Прости, тебе, конечно, надоела старая жвачка, но попробуй себе представить, как мне самой осточертело, когда в Убежище начинают в который раз вытаскивать на свет Божий все те же рассказы. Если застольная беседа не касается политики или еды, берут слово мама или мефрау Ван Даан и выступают с навязшими в зубах воспоминаниями молодости или Дюссел лопочет об обширном гардеробе своей жены, о великолепных скаковых лошадях, о гребных лодках, давших течь, о малышах, в четыре года умеющих плавать, о мышечной боли и боязливых пациентах. Дошло до того, что стоит одному из восьмерых открыть рот, как остальные семеро готовы закончить за него начатый рассказ. Все мы заранее знаем, в чем соль каждого анекдота, и рассказчик один смеется и находит его остроумным. Всевозможных молочников, бакалейщиков и мясников, встречавшихся в жизни наших бывших домашних хозяек, мы в своем воображении видим уже бородатыми, так часто их вспоминали за нашим столом, превозносили либо смешивали с грязью; услышать что-то новое, свежее у нас в Убежище просто невозможно. И это бы еще куда ни шло, не будь у взрослых дурной привычки по десять раз пересказывать новости, которые приносят Клейман, Ян или Мип, всякий раз украшая эти истории новыми собственными выдумками: я часто щиплю себя за руку под столом, чтобы сдержаться и не вернуть увлекшегося рассказчика на путь истины. Маленькие дети, вроде Анны, ни в коем случае не смеют поправлять взрослых, какие бы те ни делали ляпы или какие бы небылицы ни высасывали из пальца.

Тема, которую довольно часто избирают Клейман или Ян, – о людях, скрывающихся от преследований, живущих на нелегальном положении; они знают, что все, касающееся наших товарищей по несчастью, живо интересует нас и мы искренне сопереживаем как схваченным подпольщикам в их горе, так и выпущенным на свободу узникам в их радости.

Нелегалы и подпольщики стали для нас чем-то столь же привычным, как в прежние времена папины шлепанцы, которые обязательно должны были стоять у печки. Существует много организаций вроде «Свободных Нидерландов», которые изготовляют фальшивые документы, снабжают нелегалов деньгами, обустраивают места, где можно прятаться, а скрывающейся христианской молодежи помогают получить работу; какие благородные и бескорыстные люди: рискуя жизнью, они помогают другим и спасают других!

Лучший пример – те, кто помогает нам; только благодаря им мы смогли продержаться так долго и, будем надеяться, вообще выйдем сухими из воды, а случись что – им придется разделить нашу судьбу. Ни разу мы не услышали ни слова, ни намека на то, что мы для них обуза, хотя это, конечно, так и есть, никто никогда не попрекнул нас лишними трудами и заботами, которые мы им причиняем. Каждый день они заходят к нам наверх, разговаривают с нашими мужчинами о делах фирмы и о политике, с дамами – о еде и лишениях военного времени, с детьми – о книгах и газетах. Они стараются приходить к нам с веселыми лицами, в дни рождения и праздники приносят цветы и подарки, всегда и во всем готовы нас поддержать. Мы никогда не должны забывать, что наши помощники в своей бодрости и любви выказывают не меньший героизм, чем другие на войне или борясь против немцев в тылу.

Каких только нелепых историй не наслушаешься, а между тем часто они оказываются правдой. Клейман рассказывал, например, что в Хелдерланде состоялся футбольный матч между командой нелегалов и командой Нидерландской военной полиции. А вот как в Хилверсуме выдавали новые учетные карточки. Чтобы многочисленные нелегалы тоже могли получать нормированные продукты (продовольственные карточки либо выдаются при предъявлении учетной карточки, либо покупаются за 60 гульденов), местные власти, выдававшие учетные карточки, велели всем нелегалам в округе явиться в определенное время и получить свои удостоверения за специальным столом.

Но уж конечно, тут нужна большая осторожность, чтобы о подобных историях не прознали мофы.

Твоя Анна

ВОСКРЕСЕНЬЕ, 30 ЯНВАРЯ 1944 г.

Дорогая моя Кит!

Ну вот и опять воскресенье; правда, теперь я не так мучаюсь, как в первое время, но все равно день неприятный. Я еще не ходила на склад, но сейчас, возможно, у меня получится. Вчера вечером я спускалась туда совсем одна в темноте, а до того один раз ходила с папой. Вчера я стояла на верхней ступеньке лестницы, по небу сновали немецкие самолеты, и я чувствовала, что предоставлена самой себе и не могу рассчитывать ни на чью поддержку. Мой страх исчез, я поглядела на небо и поручила себя Господу.

Мне ужасно хочется побыть одной. Папа замечает, что я не такая, как всегда, но я ничего не могу ему рассказать. На языке вертится только: «Оставьте меня в покое, оставьте меня одну!»

Как знать, может быть, когда-нибудь я и не захочу, а буду одна!

Анна Франк

ЧЕТВЕРГ, 3 ФЕВРАЛЯ 1944 г.

Милая Китти!