Убежище идола

Агьяман замер. Он слушал с таким напряжением, что даже дыхание затаил. Наконец он передохнул и сказал:

— Да, это овеа, и он кричит снова и снова…

Но Боафо отрицательно покачал головой:

— Нет, это не овеа. Кто-то подражает его крику, и очень здорово…

И тут Агьяман вспомнил. Он даже подпрыгнул от неожиданности.

— Кто-то подражает! — крикнул он. — Тогда это Опокува! Ты тоже так думаешь, да? Ты думаешь, что она там, в долине?

Боафо кивнул. Он стал вдруг очень спокойным.

— Конечно. Помнишь, она подавала нам такой же сигнал, когда мы спасали священную скамейку вождя?

— Ну да, да, — заторопился Агьяман. — Все я теперь помню. Говори скорей, что надо делать…

Незаметно для себя он давно признал Боафо за главного.

— Надо ответить ей, — сосредоточенно нахмурился Боафо. — Чтоб она знала, что мы здесь, что мы ее слышим. Ей сразу же станет легче. Давай-ка вместе: три-четыре…

Сложив ладони рупором, они закричали протяжно и уныло: «Овеа-а-а! Овеа-а-а…» И тут же снизу, из долины, донесся ответный зов. Опокува звала их на помощь, крик зверька овеа яснее слов говорил об этом.

— Ну, слышишь? — загорелся Агьяман. — Это оттуда, от ночного костра! Значит, они там живут. Пошли быстрее, пошли — крик овеа поведет нас теперь прямо к Опокуве.

Агьяман, как и в первый раз, готов был двинуться в путь сразу, теперь же, но Боафо остановил его.

— Погоди, — сказал он, — погоди до рассвета. Не надо спешить: ведь мы теперь знаем, где она.

— Но до утра с ней может случиться беда! — взорвался Агьяман: кто бы мог подумать, что это он так пал духом вчера вечером? — Мы тут сидим и, видишь ли, ждем рассвета, а с ней неизвестно что происходит. И потом, днем нас могут увидеть. Идем сейчас же, пока темно, пока нас не видно, пока они, может быть, спят…

И Боафо не нашел возражений на горячую речь друга. Они ловко спустились с дерева, отвязали Мпотсе. Пес, подпрыгнув, облизал их лица — они не успели отстраниться — и взвизгнул от радости. Но Боафо легонько стегнул его веревкой и сказал твердо и медленно:

— Тихо, Мпотсе. Тихо, понял? Веди нас к Опокуве и молчи. Ни звука…

Пес взвизгнул еще раз в доказательство, что все понял, и натянул поводок. Костер жрецов был виден и здесь, на земле, — яркая звездочка в темной массе деревьев. И они пошли на свет далекого костра. Они шли и шли, и протяжный крик овеа вел их к Опокуве. И каждый раз они отвечали на этот зов: Опокува должна знать, что помощь близка.

Скоро они спустились в долину. Идти стало легче. Мпотсе бежал впереди, оглядывался и призывал их взглядом идти быстрее. Опокува жива! Эта мысль заставляла сильнее биться сердца, придавала силы. Но что за тайны у служителей Нананома? Что за странные, страшные люди… И вдруг тревожная россыпь барабанов донеслась до ребят. Барабаны звучали настойчиво и неутомимо, приглушенно и очень четко. Боафо сжал руку Агьямана: что это значит? Что там еще происходит? Почему забили в ночи барабаны?..

Теперь ребята почти бежали — на свет костра и звук барабанов, на крик овеа: он звучал уже совсем близко. Но не успели Агьяман с Боафо сделать несколько шагов, как услышали песню. Пел негромкий хор мужских голосов, и было в этом торжественном пении что-то такое жуткое, что друзья остановились как вкопанные.

Они были совсем рядом с костром, стояли, боясь, что треснет под ногой ветка или зашелестит сухая листва. Но вот Боафо тронул Агьямана за руку, шепнул, приложив губы к самому его уху:

— Подойдем ближе: они ничего не услышат за своим пением и барабанами…

Они сделали несколько осторожных шагов, держа Мпотсе на коротком поводке, и перед ними открылась большая поляна…

На поляне пылал огромный, до самых небес, костер, возле костра сидели люди, и люди эти были служителями великого идола Нананомпоу. Они не расположились, как простые смертные, на земле, нет, каждый из них восседал на отдельной низкой скамеечке, а скамеечки эти в три ряда окружали костер. Жрецы пели воинственную, грозную песнь, и барабаны отбивали ритм песни.

Двое плясали вокруг костра. Спутанные курчавые волосы торчали у танцоров в разные стороны, короткие юбочки из сухих пальмовых листьев развевались вокруг бедер. Жрецы до самого пояса были голыми, только длинные бусы свисали с их плеч, перекрещиваясь на груди, и такие же бусы подпрыгивали у них на лодыжках. Они плясали, размахивая короткими опахалами из тростника, и потные тела блестели в свете костра.

Затаив дыхание следили за ними Агьяман и Боафо. Нельзя сказать, что они не видели прежде ритуальных священных плясок. Конечно же, видели — у себя в деревне, и в доме вождя, и здесь, в Манкесиме. Но этот танец был совсем другим, и даже не сам танец, а вся странная эта картина. Два черных тела в красном зареве костра, темная ночь, глухой лес — и эта неожиданная поляна… Тела кружатся, изгибаются под глухое грозное пение, барабаны стучат и требуют чего-то, а вокруг — никого, только лес…

— Хватит глазеть, — подтолкнул Боафо друга. — Надо искать Опокуву.