Убежище, или Повесть иных времен

запершись в самом отдаленном и мрачном из покоев Аббатства, я проводила

свои дни в размышлениях обо всем, что было мною утрачено.

Лорд Арлингтон, для которого я теперь представляла ценность лишь как

приложение к его фамильной спеси, встречая мое неприкрытое отвращение,

утешался как умел и не заботился о том, чем я занимаю себя, при условии,

что я все еще остаюсь его законной пленницей. Увы, у меня более не было

решимости с чем бы то ни было связать свои надежды, посвятить себя какому-

нибудь подневольному замыслу, предаться подневольным удовольствиям.

Дети бедняков, о которых я еще продолжала заботиться, в моем присутствии

более не касались лютни. Некогда пальцы мои бродили по ее струнам с

вольным изяществом безмятежной юности, теперь же, ненужная, утратившая лад,

она висела на стене как символ расстроенной души своей владелицы. Вкус,

талант и наука — эти мощные опоры, на которых в спокойных умах пылкая

фантазия возводит сотни легких, воздушных строений, рухнули и распались в

сердце моем, являя мысленному взору картину более ужасного запустения,

чем могут представить себе благороднейшие умы. Мизантропия*, темноликая

мизантропия царила там, как одинокий варвар, не знающий цены тем

сокровищам, что изо дня в день гибнут от его грубой руки.

Как-то ночью меня разбудили известием, что любимый слуга лорда

Арлингтона, уже давно угасавший от чахотки, сейчас почувствовал себя у

смертного порога и настоятельно добивается разговора со мной, но, не будучи в то

время расположена даже к исполнению обязанностей, налагаемых добротой

и человеколюбием, и убежденная, что он не имеет сказать мне ничего,

представляющего интерес, я отказала в его просьбе. Однако, узнав, что господин

его пребывает в глубоком опьянении и не в силах что бы то ни было

понимать, в ответ на его повторную просьбу я поднялась с постели и в

сопровождении преданной мне служанки вошла в комнату больного. Холодно и

неприветливо я огляделась вокруг, почти не замечая изъявлений его благодарности,

отослала всех, кроме упомянутой мною служанки, и приготовилась

выслушать его, полагая, что лишь какое-то дело, касающееся его обязанностей

управляющего и землемера, не давало ему покоя в его последние часы.

— Госпожа, — сказал он глухим и прерывистым голосом человека, чьи

минуты жизни сочтены, — я не мог бы отойти с миром, если бы вы не снизошли

к моей просьбе... Простите меня, молю вас, за то, что я предложил милорду

уничтожить руины, которые, как я с тех пор ясно понял, были так дороги

вашему сердцу... Увы, предложение это стоило мне жизни. Согласитесь

выслушать тайну, которая всякий раз не отпускает мою душу, когда она порывается

покинуть свою темницу: быть может, само мое преступление несет в себе

наказание. При расчистке места разрушенной по распоряжению господина

искусственной Пещеры Отшельника я раз увидел, как один из работников

огромным усилием извлек из-под обломков некий предмет и, кинув вокруг

быстрый и испуганный взгляд, забросал его землей. Я отослал работавших

поблизости в другую часть развалин и, схватив за руку работника, за которым

наблюдал, потребовал показать мне, что он пытается спрятать. Это оказался

маленький железный сундучок, накрепко запертый. Я условился с

работником, что унесу сундучок до вечера, когда он придет ко мне и мы вместе

откроем его и разделим содержимое. Он согласился скорее в силу

необходимости, чем выбора, и я унес находку с целью, за которую Господь сурово

покарал меня. Среди множества доверенных мне ключей нашелся один, сразу

отворивший замок. Под слоем бумаг и ничего не стоящих пустяков я

обнаружил крупную сумму в золоте и несколько драгоценностей. Зная, что мой

сотоварищ успел заметить тяжесть находки, я положил на место золота и

драгоценностей железное распятие и множество ржавых ключей, закрыл сундучок

и стал с нетерпением ожидать вечера. Бедный работник, видя, как я

возвращаюсь, пытливо всмотрелся в мое лицо, но, не отваживаясь высказать вслух

сомнение, ясно читавшееся в его лице, молчаливо ожидал назначенного часа.

Я предоставил ему долго трудиться над сундучком, зная, что тот нескоро

поддастся его усилиям. Велико было разочарование бедняги, когда он наконец

раскрыл сундучок и высыпал содержимое. Я притворился столь же

огорченным, но, полистав бумаги, предложил ему двадцать ноблей, из чего ему

легко было заключить, задумайся он хоть на миг, что я его обманываю. Он с

готовностью принял предложение, согласился, по моему настоянию, никогда не

упоминать о случившемся и ушел с многочисленными изъявлениями

благодарности. Я радостно положил на место свою неправедную добычу, про себя

решив при первой же возможности оставить службу у своего господина и

сделаться строительным подрядчиком в Лондоне, но страх некоторое время не

позволял мне решиться на этот шаг. Увы, после этого здоровье так и не

позволило мне ничего... С той самой минуты покой, аппетит, сон покинули меня.

Если, измученный постоянным бдением, я засыпал, мысль, что мое

сокровище украдено, поднимала меня с постели, и, невзирая на холодный пот,

вызванный единственно этим опасением, я среди ночи кидался удостовериться,