Убежище, или Повесть иных времен

в чужой, жена — без права на это имя, мать — не известная своим детям.

Судьбу ее завершил смертный приговор, вынесенный ее мужу, и с мучительной

болью она сознавала, что это она занесла над ним топор, который никакие

слезы не помогут ей отвратить. В отчаянии она умоляла леди Скруп убедить

королеву, что не только добровольно соглашается остаться ее пожизненной

пленницей, но и откажется от своих прав на английскую корону, если только

ее сестра (как была она вынуждена именовать Елизавету) освободит герцога

Норфолка и восстановит его в прежнем достоинстве. Усмотрев в этом

предложении хитрую уловку, Елизавета лишь поняла из него, как сильна

сердечная привязанность Марии. Даже всепобеждающее красноречие Лейстера не

помогло: самосохранение было несокрушимым жизненным принципом

Елизаветы.

Герцог был обезглавлен четырнадцать лет тому назад, когда вам, мои

милые дети, за кого он заплатил жизнью, было по два с половиною года. Он

умер, как и жил, — с достоинством и честью.

Никогда еще ни одного вельможу не оплакивали так: он был любим про-

стым людом за отвагу, щедрость и благожелательность, а равными — за то,

что не чувствовал своего превосходства, чем был защищен от зависти, и был

одинаков в обращении со всеми, вызывая этим восхищение. Он был первой

жертвой королевы, и она не могла избрать жертву, чьи достоинства

убедительнее доказали бы, как высоко она ценит собственную особу.

Леди Скруп, слишком поздно проникшись отвращением к лживости

двора, скорбя об утрате обожаемого брата, вернулась сюда вместе с мужем,

который отказался от своих придворных должностей. Ее телу сообщились

страдания угнетенного рассудка, здоровье ее пришло в упадок, появились

симптомы недуга, который впоследствии свел ее в могилу.

Изменился и ее характер. Это Убежище, совсем недавно

представлявшееся ей ужасным подземельем, теперь казалось, как и мне, тихим приютом,

скрывающим от бед и забот жизни. Она проводила многие дни (и проводила

бы все, если бы это не огорчало так ее мужа), проливая слезы над вами,

отыскивая в чертах Матильды кроткую красоту своей подруги, а в Эллинор —

покоряющее обаяние брата. Именно ей вы обязаны этими драгоценными

портретами.

Лишенная всякого общества, королева Шотландии предалась

беспросветному отчаянию. Не было надежды, что смягчится суровость ее заточения,

некому ей было выплакать свое горе; вместе с Норфолком умерла надежда на

свободу, но в то же время и желание свободы — что был теперь для нее весь

мир, который он более не украшал собою? Увы, не горше ли было бы для нее

обрести трон, который она не могла более надеяться разделить с ним?

Елизавета, которую с той поры уже никогда более не покидал страх, ото

дня ко дню ужесточала содержание Марии, лишая ее удобств и мелких

удовольствий, часто переводя из одной тюрьмы в другую, меняя стражей, и своей

суровостью приучила королеву-пленницу к мысли, что ненависть сильнее

даже любви.

Леди Скруп лишь на год пережила брата и не оставила наследника своих

добродетелей. Перед смертью она молила мужа не оставить вас обеих своей

заботой, и он торжественно обещал обеспечить ваше будущее, как

приличествует его состоянию, хотя и не вашему рождению.

Прошло несколько лет, и лорд Скруп, оправившись от своего горя и устав

от бездеятельности сельской жизни, принял предложение королевы

вернуться ко двору. Он поручил моим заботам Сент-Винсентское Аббатство и с тех

пор бывал здесь лишь наездами.

Увлекшись рассказом об этих событиях, я забыла упомянуть о

возвращении моего брата Энтони три года спустя после того, как я привезла вас сюда.

Он поселился в Пещере Отшельника и посвятил свое время изучению

медицины и заботам наставления и увещевания бедняков, кроме тех часов, когда

вы видели его: наш образ жизни был одинаков.

Мне осталось упомянуть только два обстоятельства. Одно из них огорчает

меня более, чем я считала возможным огорчиться по поводу денежных дел.

Лорд Скруп, который несколько лет был посланником за границей, сделался

предметом то ли ненависти, то ли подозрений коварного Бэрли и сейчас за-

ключей в тюрьму, а его богатства и поместья присвоены королевой, которая

так хорошо знает цену деньгам, что милорд скорее всего никогда не сможет

исполнить обещание, данное им жене касательно вас.

Другое обстоятельство заключается в том, что в течение последних лет я

не имела возможности сноситься с королевой Шотландии, приславшей мне в

первые годы своего заточения несколько писем, которые, вместе с теми, что

она писала герцогу, я храню как единственные доказательства вашего

высокого происхождения. Быть может, со временем она сумеет окружить вас тем

великолепием, для которого вы были рождены, ибо Елизавета уже немолода, а

Марию более гнетут печали, чем годы. Поэтому, милые мои дети, когда я

сойду в могилу, ожидайте терпеливо воли Провидения и не объявляйте о своем

родстве, пока ваша родительница сама не сочтет возможным призвать вас.

Ни одна добродетель не угодна Богу более, чем терпение. Одарить

счастьем — только в Его власти, заслужить счастье — всегда в нашей. О, если мои

молитвы будут услышаны, если мои пожелания достигнут Престола