Шотландии — и два живых портрета, даже их превосходящие красотою?
Вообразите испуг и смятение, охватившие меня при этих словах. В одно
мгновение мне представилось, что тайна, так тщательно хранимая в течение
стольких лет, оказалась доверена незнакомцу по неосторожности, за
которую, однако, я не могла себя корить. По неопытности и молодости я
колебалась, не зная, отрицать ли справедливость его утверждения или, в свою
очередь, доверившись ему, положиться на его честь. Но мгновения моей
нерешительности убедили его — мое замешательство было неоспоримым
подтверждением его догадки.
— Вы молчите, сударыня, — продолжал он. — Но в ваших выразительных
глазах таится сомнение, и мой долг — это сомнение рассеять. О, если бы я
был способен злоупотребить вашим доверием или выдать тайну, которую вы
желаете сохранить, Небеса предоставили бы меня печальной участи, от
которой прекраснейшие их посланницы меня спасли. Взгляните лишь на этот
портрет — и вы найдете неоспоримое свидетельство моего высокого положения.
То был портрет Елизаветы, подаренный ею Роберту Дадли, как явствовало
из надписи.
— Ах! — воскликнула я. — Значит ли это, что мне представилась
счастливая возможность уплатить давний долг лорду Лейстеру?
— Чем же, чем удостоился я чести быть известным вам? Осмелюсь ли
верить?.. Но иначе и быть не может — разве могла бы менее прелестная мать
подарить жизнь таким детям? Разве могли бы иначе столь несравненные
красота и изящество скрываться в этой глуши? Скажите, сударыня, умоляю вас,
не дает ли мне моя былая дружба с герцогом Норфолком права на вашу?
— О да, милорд! — воскликнула я, заливаясь слезами при имени отца. —
Она дает вам право на мою вечную благодарность. Ваше имя избавляет меня
от необходимости притворяться: признаю — вы верно разгадали тайну моего
рождения.
— Но тогда почему вы похоронили себя в этом уединении? Почему не
признаны во Франции?..
— Ах, милорд! Я с не меньшим основанием могу спросить вас: почему
любимец Елизаветы, один, без свиты, появляется в этом уединенном месте,
стремясь укрыться от убийц?
— Я отвечу вам, сударыня, с полной откровенностью и тем самым
заручусь вашим доверием. Благосклонность монарха может с легкостью
возвеличить человека, но еще очень многое требуется ему, чтобы стать счастливым, а
когда вы узнаете о некоторых обстоятельствах моей жизни, вы, я уверен,
подарите меня своим сочувствием.
В эту минуту Эллинор, выполнив мое поручение, вновь присоединилась к
нам. Признаюсь чистосердечно, я желала ее отсутствия и дала ей задание,
которое никогда не смогла бы выполнить сама. Присутствие милорда
пробудило в душе моей надежды и желания, дотоле мне незнакомые. Мне ни на миг
не приходило в голову, что, прожив столько лет, он не мог не иметь
сердечной привязанности, и бессознательно я стремилась внушить ему это чувство.
Опасаясь при этом, что Эллинор затмит меня красотою и очарованием, я с
помощью недостойной уловки лишила ее возможности первой привлечь
внимание гостя, она же, великодушно подчинившись моему несправедливому
требованию, заставила меня тотчас устыдиться, и в дальнейшем я так
заботливо старалась подчеркнуть ее достоинства, что милорд уверился в моем
совершенном к нему равнодушии. Так что я выиграла вдвойне, возвратившись
на путь истинный.
Сестра сообщила, что видела, как четверо людей тщательно обыскивали
развалины, убежденные, что лорд Лейстер скрывается здесь, в особенности
после того, как один из них поднял с земли шляпу (несомненно, уроненную
графом, когда он обратился ко мне) и как, поклявшись, что не уйдут, пока не
отыщут его, они разделились, чтобы продолжить поиски.
Я побледнела при этой ужасной вести, делавшей его уход немыслимым;
но, ожидая во всякую минуту появления отца Энтони, который вряд ли мог
остаться безучастным к тревоге, вызванной появлением убийц, мы порешили
спрятать милорда в комнате миссис Мэрлоу, пустовавшей все это время, где
никто, кроме нас, не стал бы его искать.
Уже наступил вечер, и так как от нашей служанки, обремененной годами
и недугами, было бы больше хлопот, чем помощи, мы сами поставили перед
лордом Лейстером ужин, более отвечающий его здоровью, чем аппетиту, все,
что нашлось в нашем Убежище, а затем удалились, чтобы визит опекуна не
застал нас врасплох.
Как ни благосклонна была к нам природа, я бы не хотела внушить вам
мысль, будто удивление, высказанное милордом, объяснялось единственно
нашей красотой, а потому должна здесь заметить, что мы одевались скорее в
соответствии со вкусом миссис Марлоу, чем с модой и обычаем какой-либо
страны, а те наряды, что облекают счастливые сердца, превосходят все
другие в богатстве фантазии. Прилегающий лиф и юбка светло-серого платья
были обшиты по рукавам и подолу узорной бахромой из черного бисера;
стоячий кружевной воротник открывал шею и грудь и завязывался у основания
черными кистями. Густые волосы кольцами спускались на шею и на лоб из-
под камлотовой повязки. Маленькие касторовые шляпки с высокими тульями
и пышными черными перьями довершали наш наряд, одновременно слишком
простой и слишком изящный, чтобы остаться незамеченным. Совершенство