Убежище, или Повесть иных времен

становятся не столько гордость и благородная доверчивость, сколько честолюбие и

легковерие, порожденное тщеславием и самомнением. Прием параллельных повествований от

первого лица, имеющих сюжетные точки соприкосновения, способствует, как и в

эпистолярных романах Ричардсона, более разносторонней оценке описываемых событий, более

глубокому проникновению в мотивы поступков персонажей, а образы самих персонажей

лишает одномерности, свойственной готическому роману.

Влиянию Ричардсона в значительной степени обязана София Ли и откровенной дидак-

тичностью своего произведения.

Как известно, замысел первого романа Ричардсона «Памела, или Вознагражденная

добродетель. Ряд частных писем молодой особы к ее родителям, публикуемых с целью

укрепления принципов добродетели в умах представителей обоего пола» возник у писателя при

составлении заказанного ему книготорговцами Письмовника, которому не только

надлежало дать образцы писем на разные случаи для людей малограмотных, но и наставить

их в том, «как мыслить и действовать справедливо и осмотрительно в общеизвестных

Обстоятельствах Человеческой жизни». Из несостоявшегося Письмовника родился роман о

молодой служанке, чья несокрушимая добродетель восторжествовала над недостойными

домогательствами ее господина. Не подвергая сомнению незыблемость социальных основ

общества, Ричардсон стремился к исправлению его нравов — и тем самым к достижению

справедливости, при которой благочестивая скромность и бескомпромиссная

добродетельность одних может успешно противостоять произволу и безответственности других.

Воздействие Самуэля Ричардсона на последующую литературу было широко,

длительно и многообразно. Авторы готических романов признавали его с тем большей

благодарной готовностью, что жанр этот, при всей его популярности, в их глазах неизменно

нуждался в утверждении и обосновании своего raison d'etre, в подкреплении его почтенными

авторитетами. Клара Рив, как явствует из ее предисловия к «Старому английскому

барону», видела задачу художественного вымысла в том, чтобы, «во-первых, завладеть

вниманием читателя, а во-вторых, направить это внимание к какой-нибудь полезной (курсив

мой. — И. П.) или, по крайней мере, невинной цели. И счастлив писатель, который — как

Ричардсон! — достигает обеих этих целей». При этом очевидно, что «полезной», то есть

нравоучительной, воспитательной, цели литературы отдается несомненное предпочтение

перед развлекательной.

В романе Софии Ли его назидательная направленность заявлена с первых строк. Геро-

иня-повествовательница предлагает будущим читателям историю своей жизни, являющую

собой беспрерывную череду бедствий, утрат и страданий, как религиозно-нравственный

урок стойкости и терпения: «...пусть научится человек, сетующий на малые невзгоды, быть

справедливым к своему Создателю и к себе самому, вследствие неизбежного сравнения».

Воспитанные в уединенном Убежище наставлениями и примером безупречной миссис

Марлоу, юные героини романа вступают в мир, где тайна их происхождения обрекает

девушек на жизнь, исполненную опасностей, гонений, трагических потерь и рухнувших

надежд. Ударам судьбы они могут противопоставить лишь нравственную стойкость,

завещанную им воспитательницей: «...прежде чем совершить важный шаг, обратись к сердцу

своему в одиночестве. Бог поместил в каждом сердце непогрешимого советчика, и если

мы не слышим его спокойного, тихого голоса, то потому лишь, что шум мирской

заглушает его». В том же сознании непререкаемости нравственного долга воспитывает Матильда

свою дочь Марию. Становясь жертвой предательства, жестокости, клеветы, героиня

Софии Ли ищет опору в «радости и гордости ничем не запятнанной добродетели».

Нравоучительный характер произведения был с одобрением отмечен критикой, а

многочисленные моральные сентенции оценены как «справедливые, уместные и

высоконравственные».

Нравственный климат, в котором существуют героини романа, складывается из

почтения к традиционной морали и известной терпимости к отклонениям от ее норм, если эти

отклонения, явившись следствием житейской неопытности, оплачены последующими

страданиями. Таково отношение миссис Марлоу к печальной истории своей матери и

трагической судьбе Марии Стюарт. Привитая ею воспитанницам способность «сострадать не

подражая» сообщает им широту взглядов, позволяющую Матильде по достоинству

оценить благородство Ананы, темнокожей фаворитки ямайского губернатора, ставшей

покровительницей ее маленькой дочери: «Я решила, что недостойно было бы пожертвовать

долгом благодарности и расположения в угоду людскому мнению, и, помня, что ее

неискушенный ум не знал иных брачных уз, чем постоянство, в котором она, возможно, не

уступала мне, я решила терпеливо взращивать в ее душе добродетели, свойственные ее дикой,

но здоровой природе...»

Появление в романе образа Ананы не связано с присущим просветительскому идеалу

культом «благородного дикаря», противопоставленного порочной западной цивилизации.

В природных достоинствах Ананы Матильда видит лишь залог ее будущего приобщения

к христианской вере и благопристойного существования, чему готова благосклонно