Убиенная душа

Тамаз сидел мрачный и расстроенный. Он уже не кусал губы, но складка между бровями стала еще глубже. В студии много спорили об этом сценарии. Тамаз молчал, стараясь не выдавать своих мыслей. Когда спор разгорелся с новой силой, Тамаз ти­хим голосом, как бы про себя заметил: «Невозможно объяснить какую-то веру с по­мощью обмана. Даже по Марксу, каждый культ возник закономерно; не исключено, что какой-нибудь священнослужитель и обманывает народ, но это не значит, что ложна сама вера...» Возникло замешательство, чуть ли не смятение. Какой-то новообращен­ный коммунист вспылил и бросил Тамазу слова Ленина: «Религия — опиум для наро­да». Как неофит, он был уверен, что каждое слово создателя большевизма — чистая истина. Тамаз взглянул на молодого человека холодным, неподвижным взглядом, па­рализовавшим того. Дискуссия продолжалась. На сей раз была сделана попытка при­мирить «закономерность» Маркса с «опиумом» Ленина. Напротив Тамаза сидел пред­седатель, который был опытнее и умнее новообращенного коммуниста. Он, конечно, знал, какой «привкус» оставляли слова Ленина. Он знал и то, что вопрос этот, постав­ленный таким образом, должен по логике вещей быть решен в пользу Тамаза. И вот он ловко придал разговору нужное направление и вопрос об обмане был исключен из дискуссии. Другой собеседник добавил при этом, что фильм этот, мол, будет ставить­ся для Хевсуретии и что попытка убедить хевсуров в мнимом обмане, как это предла­гает автор сценария, в любом случае не увенчается успехом. Оставалось решить вопрос использования представленного текста сценария. И тут Тамаз предложил создать научно-популярный фильм; пусть, дескать, специалисты просто сделают сообщение о том, что в этом источнике содержатся радиоактивные вещества, а о хевисберах и об обмане незачем говорить. Это предложение было принято, и на этом предварительное обсуждение данной темы закончилось.

Однако для Тамаза этим дело не кончилось. Он чувствовал, что выдал себя с го­ловой. Вместе с тем упорно пытался доказать себе, что не мог поступить иначе. На его губах мелькнула улыбка, ироническая, горькая. «Ну, хорошо,— подумал он,— до­пустим, что вода в источнике «адгилис деда» содержит радиоактивные вещества. И что же из этого следует? Разве это раскрывает тайну исцеления? Разве это исключа­ет элемент божественности в лоне земли? Гм,—ухмыльнулся он про себя,— техниче­ский прогресс еще больше углубляет космос: новейшие открытия не раскрывают тайну мироздания, а просто отодвигают ее. Предположим, что целебный источник обладает радиоактивностью. Не есть ли уже сам по себе этот факт тайна? Недалеко то время, когда человек сможет сообщаться с другими планетами. Разве благодаря этому раз­рывается круг метафизического? Каждое явление снабжено, сопровождается таинст­венной оболочкой, похожей на ауру. Современная физика переходит в метафизику, и чем глубже изучаются электроны, тем больше мы убеждаемся в их нематериаль­ной субстанции».

Тамаз улыбался. Нго улыбка все еще была язвительной и горькой. Он продолжал размышлять. Нет, большевики перещеголяли здесь лишь европейцев и американцев, объясняющих тайну с помощью рацио — маленького разума,— и пытаются расколдо­вать действительность. Настоящее находится под двумя астрологическими знаками: Меркурием и Марсам. Меркурий — это рацио Евроамерики, а Марс олицетворяет боль­шевистскую энергию. Так думал Тамаз. Вдруг он вспомнил один случай. В каком-то местечке Грузии комсомольцы буквально напали на чудотворную икону. Они ворва­лись в маленькую церквушку. Один из нападавших бросил икону на пол и стал в сле­пом бешенстве топтать ее ногами. Застывшим и онемевшим от удивления крестьянам он бросил: «Пусть-ка ваша всемогущая икона меня покарает!» Наступившую тишину нарушил старый крестьянин, который тихо сказал: «Разве тебе мало того, что она с тобой сделала? Ведь она уже лишила тебя разума». Воспоминание об этом случае не могло не радовать Тамаза, ибо случай этот говорил о том, что здоровый гений его племени существовал и действовал. И в самом деле: коль скоро тысячи и тысячи лю­дей в течение столетий с пылающими сердцами целуют вырезанную из дерева икону, то исцеляющая сила деревянной иконы не могла не обрести благодаря этому хотя бы материальную силу. Каждый раз, вспоминая этот случай, Тамаз радовался словам ста­рого крестьянина. И все же сегодня ему трудно было обрести покой.