Убиенная душа

Он появился в Москве на партийной конференции. Его избрали в какую-то ко­миссию, и он занял место в президиуме. Большой театр был заполнен делегатами. Точ­но морфинист, ушел он в беспредельное. Молчал, старался держаться особняком. Оку­тал себя туманом, одурманил, но в тумане этом постоянно мерцала одна-единственная, холодная и точно рассчитанная мысль. Он сидел недалеко от «него» (в это же са­мое время Тамаз в камере ГПУ взывал: «Где ты, Бог?»). Берзин погрузился в сомнамбу­лическую дрему и в конце концов впал в состояние, подобное трансу. С чуткостью первобытного зверя воспринимал он окружающее. Всем своим существом врастал в него, теряя и находя себя снова. Он рос, чувствуя, что сливается со всем человечес­ким Бытием, ощущая в себе мощный и сладостный прилив неведомых сил. Он стал ошущатъ бесконечно малые величины, и в его опьяненном теле начал бесперебойно и четко пульсировать ритм таинственного, но уверенного в себе расчета. Поток за по­током, волна за волной хлынули на него. Будто табун белогривых коней, гнали они его в бесконечность. Его слух обострился: он прислушивался к подземному гулу. Нервы были напряжены и закалены до предела, они реагировали на невидимые молекулы происходящего. Он был возбужден, как ясновидец и даже более — как эпилептик, предчувствующий страшный приступ. Инстинкт дикого зверя и холодный расчет дьяво­ла соединились в его существе в одно неразрывное целое.