Убийства — мой бизнес

Она поражала с первого взгляда — уж очень не похожа она была на свое опрятное швейцарское окружение. Вид у нее был самый жалкий, сырость сочилась из стен, стекала с них ручьями. Половина дома была каменная, а половина попросту сарай, дощатая стена которого, выходившая на шоссе, была заклеена рекламными плакатами; должно быть, их начали клеить очень давно, и теперь наросли целые пласты реклам: «Трубочные табаки «Бурус» незаменимы», «Пейте сухое Канадское», «Мятные таблетки «Спорт», «Витамины», «Молочный шоколад Линдта» и так далее. На торцовой стене гигантскими буквами было выведено: «Шины Пирелли». Обе бензоколонки находились перед каменной половиной дома на неровной, кое-как вымощенной площадке. Перед нами была картина полного запустения, несмотря на солнце, светившее сейчас ослепительно, даже, можно сказать, яростно.

— Выйдем, — предложил бывший начальник полиции.

И я повинуясь, не понимая, зачем ему это нужно, и только радуясь возможности глотнуть свежего воздуха.

Перед открытой дверью на каменной скамье сидел небритый неопрятный старик, на нем была грязная заношенная светлая куртка и темные просаленные брюки от смокинга. На ногах — старые шлепанцы. Он смотрел в пространство тупым бессмысленным взглядом, и я уже издали учуял, как от него разит спиртным. Вокруг скамьи все было усыпано окурками, плававшими в лужах талого снега.

— Добрый день! — поздоровался г-н X., как-то вдруг смутившись. — Заправьте, пожалуйста… Высокооктановым. Да и протрите стекла, — затем он обратился ко мне: — Войдемте внутрь.

Только тут я заметил над единственным в поле моего зрения окошком красную трактирную табличку, а над дверью вывеску: «Кафе «Розан»». Мы вступили в грязный коридор. Воняло пивом и водкой. Майор пошел вперед и открыл дощатую дверь — он, по-видимому, не раз бывал здесь. Помещение было убогое и темное — несколько некрашеных столов и скамей, на стенах — портреты кинозвезд, вырезанные из иллюстрированных журналов; австрийское радио передавало для Тироля рыночные цены, а за стойкой смутно виднелась тощая женщина в халате. Она курила сигарету и полоскала стаканы.

— Два кофе со сливками, — заказал майор.

Женщина принялась готовить кофе, а из соседней комнаты вышла замызганная кельнерша на вид лет тридцати.

— Ей всего шестнадцать, — пробурчал майор.

Девушка подала чашки. На ней была черная юбка и полурасстегнутая блузка, надетая на голое тело. Шея немытая. Волосы светлые, как, должно быть, в прошлом у женщины за стойкой. Голова нечесаная.

— Спасибо, Аннемари, — сказал майор и положил деньги на стол.

Девушка ничего не ответила и даже не поблагодарила. Мы пили молча. Кофе был омерзительный. Майор закурил свою «Баианос».

Австрийское радио перешло на уровень воды, а девушка, волоча ноги, удалилась в соседнюю комнату, где мы разглядели что-то беловатое — очевидно, неубранную постель.

— Едем, — решил майор.

Выйдя из дома, он бросил взгляд на колонку и расплатился. Старик успел накачать бензин и протереть стекла.

— До скорого! — сказал майор, и я снова заметил у него какую-то растерянность; старик и тут не произнес ни слова. Он уже опять сидел на скамье и тупым, угасшим взглядом смотрел в пространство. Но когда мы подошли к нашему «опель-капитану» и оглянулись напоследок, старик сжал руки в кулаки, потряс ими и с просиявшим безграничной верой лицом отрывисто прошептал:

— Я жду, я жду, он придет, придет.

— Честно говоря, — начал д-р X., когда мы пытались одолеть Керенцский перевал (шоссе опять обледенело, а под нами неприветливо поблескивало холодное Валенское озеро; добавьте к этому свинцовую тяжесть от медомина, воспоминание о горьковатом привкусе виски и ощущение, будто я куда-то плыву без конца и без цели, как в дурном сне), — честно говоря, я никогда не увлекался детективными романами и сожалею, что вы занялись ими. Бесполезная трата времени. Правда, в вашем вчерашнем докладе были толковые мысли; конечно, политические деятели показали себя преступно несостоятельными — кому это знать, как не мне? Я сам из их числа, состою членом Национального совета, вам это, надо полагать, известно.

Мне это не было известно, его голос долетал откуда-то издалека, я был замурован в своей сонливости, но насторожен, как зверь в берлоге.