И, обходясь почти без наводящих вопросов, Мэвис отчиталась обо всех своих действиях накануне, не забыв о том, как тревожно ей было оставлять ныне покойного мистера Уорренби одного, и о том, как она жаловалась миссис Хасуэлл на позднее время. Мисс Уорренби рассказывала все это не в первый раз, история обросла второстепенными подробностями, и она почти убедила себя, что уходила из дому с дурными предчувствиями. Впрочем, в двух важнейших пунктах история не отличалась от поведанной сержанту Карсторну: Мэвис не знает никого, у кого была бы причина убить ее дядю. Когда внезапно раздался выстрел, она никого не видела.
— Понимаете, — бесхитростно заявила Мэвис, — то, что я никого не видела, для меня облегчение. Дядю все равно не вернуть. Я предпочитаю не знать!
— Да, — кивнула миссис Миджхолм. — Но ты же не хотела бы, чтобы убийца твоего дяди остался безнаказанным? Да и мы не можем позволить, чтобы по нашей любимой деревне разгуливал душегуб! Никто глаз ночью не сомкнет. Я не верю, будто можно что-то утаить. Перед вашим приходом, инспектор, мы с мисс Уорренби как раз обсуждали, кто бы мог это сделать.
— Не думаю, что это подобающие разговоры, — возразила Мэвис.
— Прошу меня извинить, — произнес Хемингуэй, — но вы ошибаетесь! Если кого-то подозреваете, то ваша прямая обязанность сообщить мне об этом.
— Я никого не подозреваю. Даже не представляю, кто бы это мог быть!
— Не преувеличивай, Мэвис! — одернула ее миссис Миджхолм. — Одно дело хранить верность памяти дяди — хотя у тебя нет для этого причин, но, уверяя инспектора, что у твоего дяди не имелось врагов, ты грешишь против истины, зная, что враги были! Я не утверждаю, что он сам был в этом виноват — хотя кто же еще? — однако от фактов никуда не денешься. Видит бог, я не склонна сплетничать про соседей, но не возражала бы узнать, к примеру, куда отправился от Хасуэллов Кенелм Линдейл. Эти Линдейлы всегда были мне подозрительны. Они ведь как живут? Ни к кому ни ногой, в жизни торнденского общества не участвуют. Сколько миссис Линдейл ни твердит, что не может отойти от своей малышки, я уверена, что это высокомерие. Как только они поселились на ферме Рашифорд, я сразу же нанесла им визит и всячески выказывала дружелюбие, но миссис Линдейл намекнула, что без приглашения мне на ферме лучше не появляться.
— Со мной она всегда была очень приветлива, — промолвила Мэвис.
— Я не упрекаю ее в невежливости, но разве от нее чего-нибудь добьешься? — не унималась миссис Миджхолм. — Я спрашиваю ее о родителях, откуда она родом, давно ли замужем — все без толку. Уклончивость — вот как это называется. Я тогда еще заподозрила: ей есть что скрывать. Для девушки — а кто она еще по сравнению со мной? — неестественно избегать разговоров о родне. И вот что я вам скажу… — Она пристально посмотрела на Хемингуэя. — У них никто никогда не гостит. Ее или его родители, сестра… Но нет, никого! Ни разу!
— Может, они умерли? — предположил Хемингуэй.
— Все до единого? — возмутилась миссис Миджхолм. — Людей совсем без родни не бывает.
— Не надо так, миссис Миджхолм! — взмолилась Мэвис. — Теперь, когда не стало бедного дяди, у меня тоже не осталось родственников. Я не знаю ни одного!
— Ты не замужем, дорогая.
Старший инспектор изъявил желание просмотреть в присутствии мисс Уорренби бумаги покойного.
— Мне обязательно при этом находиться? — пискнула Мэвис, ежась. — Уверена, дядя не хотел бы, чтобы я рылась в его столе.
— Вряд ли при жизни он допустил бы до своего стола кого-нибудь из нас, — заметил Хемингуэй. — Насколько я понимаю, вы — его душеприказчица. Лучше вам за мной проследить.
Мэвис послушно встала.
— Когда полковник Скейлз сказал мне об этом, я ушам своим не поверила! Понятия не имела, что дядя собирался назначить меня. Боюсь, я не знаю своих обязанностей, но так тронута, что сейчас расплачусь…
И Мэвис побрела через холл в большую светлую комнату — кабинет Уорренби. На пороге она задержалась, слабо улыбаясь Хемингуэю.
— Вы сочтете меня дурочкой, но до чего же я не люблю заходить в эту комнату! Знаю-знаю, это произошло не здесь, но все равно… Тут я невольно начинаю искать его. Хочу побыстрее избавиться от того садового кресла. Полиция не возражает? Ведь без вашего разрешения нельзя трогать ничего.
— Я не возражаю. Ваше желание убрать кресло вполне естественно, — ответил Хемингуэй, входя в кабинет и озираясь.
— Кресло наводит меня на зловещие мысли, — объяснила Мэвис, вся дрожа. — Дядя редко сидел на открытом воздухе. На самом деле это было мое любимое место. Подумать только: если бы не жара, дядя вряд ли пошел бы работать в сад и ничего бы не случилось!
Старший инспектор, уставший от этих безобидных глупостей, издал звук, означавший согласие, и кивнул констеблю, читавшему газету.
— Я решил оставить дежурного до вашего прихода, сэр, — доложил сержант Карсторн. — Из-за телефона комнату нельзя было запечатать, он один на весь дом.