– Там всего на пару часов – только и успеем, что выпить по рюмке и обсудить впечатления.
– Сегодня утром я занята – иду на выставку Шагала.
– А днем?
– Днем тоже не получится, я собралась в кино. Показывают фильм, который я давно хочу посмотреть.
– И небось на том языке.
– Да, точно, фильм датский! Ладно, а если мы встретимся в воскресенье после обеда?
– Можно, только как раз в воскресенье вечером…
– Это обычно самое спокойное время.
– Как раз тогда по телевизору будут показывать интересный футбол.
– Да ладно вам, Фермин, все футбольные матчи всегда похожи один на другой как близнецы.
– Ага, но и картины вашего Шагала всегда останутся такими, какими были; он ведь помер, а значит, ничего новенького нарисовать уже не сумеет!
– Может, конечно, вы и правы, но только мысль поработать в выходные посетила вас, а не меня.
Гарсон уступил, а что еще ему оставалось, если он и вправду, как всегда, был одержим чувством долга? В чем загадка Фермина Гарсона? Неужели ему и на самом деле так нравится его работа, что он не в силах даже на время забыть о ней? Боюсь, свою роль тут играют возраст и привычка, иначе говоря, нельзя исключить, что нечто похожее в свой час случится и со мной.
В воскресенье, когда время стало близиться к вечеру, я вдруг сообразила, что мы не сговорились, у кого дома состоится наша встреча. Я позвонила Гарсону. К моему изумлению, он сообщил, что уже позаботился об ужине, поэтому ровно в девять я как штык стояла у его двери.
Все было готово для добросовестной работы. На журнальном столике лежала стопка журналов, а рядом с ними – коробка с видео. Господи, как это выдержать? Гарсон меня подбодрил. Не стоит беспокоиться, немного грязи – только и всего, немного грязи… И вообще, заметил он, какой только мерзости мы с ним прежде не насмотрелись, попадая на городское дно. Неужто те картинки мне больше по вкусу?
– Не знаю, Фермин, оказавшись на городском дне, ты веришь, что там собраны отбросы общества, люди, по той или иной причине выкинутые из нормальной жизни. Но здесь-то мы имеем дело с мерзостью, которую с наслаждением глотает восемьдесят процентов наших соотечественников.
– Ну и что с того? Это даже внушает надежду. Иначе пришлось бы признать, что преступники составляют некую отдельную расу, но вы-то, как никто другой, знаете, что это не так. Оказывается, все кругом упиваются сплетнями, мечтают подсмотреть в замочную скважину, смакуют всякое непотребство. Короче, никого не назовешь безгрешным, инспектор.
– Да, эстетическое чувство…
Я наугад открыла один из журналов. Крестины. Гости стоят тесной группой, чтобы все до одного непременно попали в кадр. Впечатление они производят кошмарное: женщины нарядились в обтягивающие платья пастельных тонов, которые открывали их увядшие коленки; шляпы с большими полями сидели на головах как вороньи гнезда. К тому же они были так увешаны драгоценностями, что от золотого блеска рябило в глазах. На всех мужчинах были костюмы из легкой шерсти с опаловым отливом и галстуки небесно-голубого цвета. Ноги свои они обрекли на страшные муки, втиснув в лаковые ботинки с острыми носами. Честно признаюсь, дрессированные обезьяны в цирке показались бы мне куда более симпатичными.
– Вы только посмотрите на эту пошлятину! И кто же это, интересно знать?
Гарсон заглянул мне через плечо:
– Ну, Петра, вы даете! Если уж таких людей вы называете пошляками!.. Прочтите-ка подпись под фотографией: это крестины кого-то из детей маркиза де Ос, и гости – самые что ни на есть сливки общества, самая наша знатная знать.
– А я-то считала, что наша знать уже давно скатилась ниже некуда. Выходит, еще есть куда, как видно, осталось еще несколько ступенек.
– Подождем, что вы скажете, когда увидите третьесортных певцов, или тех, кто трудится на ниве фольклора, скажем, исполняет фламенко, или телеведущих и детишек знаменитостей, когда они достигают возраста…
– Лучше не продолжайте, я ведь еще могу дать задний ход.
– Не горюйте, сейчас сами убедитесь, что коньком Вальдеса было припереть таких к стенке. Вы его еще полюбите. Откройте-ка этот журнал там, где напечатана его заметка.
Я угрюмо перелистывала страницы – одна была ужасней другой. Наконец дошла до места, где Гарсон велел мне остановиться.
– Читайте, читайте, – воскликнул он вдохновенно.
Я стала читать, отнюдь не испытывая такого же восторга:
Альбертито де лас Эрас, который наделал кучу долгов и оставил невесть сколько неоплаченных счетов в Марбелье, теперь заявляет, что хочет открыть ресторан в Мадриде. Честно признаться, мы затрудняемся сказать, в какой части заведения сам он намерен обосноваться – стать подручным повара или сесть за кассу, чтобы завладеть выручкой, прежде чем придет пора платить жалованье нанятым им же самим работникам ресторана. Но, скорее всего, он займется клиентами, вернее клиентками, на которых наверняка сумеет произвести неизгладимое впечатление, как оно всегда и случалось, – ведь главное, чем славится наш Альбертито, это то, что он живет в угоду дамам… и за счет дам.