Убийства никого не красят

— Надо идти, — обратился он ко мне. — Лейтенант впадает в бешенство, когда его заставляют ждать. Позвоню юристам, как только, смогу, и дам тебе знать. И возьми булочку!

Усилием воли я отклонила угощение:

— Спасибо, в другой раз. Мне тоже пора уходить.

* * *

По пути в свой офис я задержалась у стола Джеки. Выражение лица секретарши не сулило ничего хорошего. И я знала почему.

Обычно, следуя её строгим указаниям, я предупреждаю, когда задерживаюсь, но в то утро так спешила в участок, что не нашла времени позвонить. К тому же я не предполагала, что сильно запоздаю. Была и ещё одна причина: вероятно, я подсознательно решила проявить строптивость и поставить Джеки на место. Свободный предприниматель не обязан ни перед кем отчитываться, верно? Почему же мне возбраняется пользоваться преимуществами своего положения?

— Я боялась, что с тобой что-нибудь случилось, — укоризненным тоном произнесла Джеки. — Да тебя могли запросто пристрелить! — Она глянула на часы. — Без пяти одиннадцать. Я пытаюсь дозвониться до тебя с десяти. Ещё немного, и я бы подняла шум.

— Прости. Мне пришлось отлучиться по делу, но кто мог подумать, что оно займёт столько времени. — И добавила с честным видом: — Я не хотела тебя расстраивать.

— В следующий раз, когда опаздываешь, просто набери мой номер. Кажется, я не много прошу, а?

Я согласилась: да, не много. В конце концов, лучшая в мире секретарша — особенно если она одновременно хороший и преданный друг — не заслуживает пренебрежительного отношения. И столь ли уж необходимо проявлять строптивость на работе?

— Для меня есть сообщения? — робко спросила я.

— Если я тебе их не передала, значит, нет.

После чего я благоразумно удалилась: пусть Джеки остынет и позабудет, какому испытанию я её подвергла.

День я коротала, запершись в кабинете в ожидании вестей от Филдинга. Посматривала на часы каждые пять минут, и наконец в начале четвёртого он позвонил.

— Идея была чертовски неплохая, но, к сожалению, она не сработала, — угрюмо произнёс Тим. — Только что разговаривал с нотариусами. Мередит и Мэри Энн Фостер не являются их клиентами.

А я была так уверена!

— Ни та, ни другая? — подавленно переспросила я.

— Нет. Но не печалься, ещё не всё потеряно! — с деланным оживлением утешил Филдинг и решил скормить мне мой же оптимистический прогноз: — Возможно, очень скоро мисс Фостер сама нам обо всём расскажет.

Но в удачу я больше не верила. Как и Филдинг. Чтобы всё так просто завершилось? Да никогда!

* * *

К ужину пришёл Питер.

Пока запекалась лазанья, мы сидели в гостиной, прихлёбывая красное вино и закусывая оладьями из баклажанов.

— Прости, что не перезванивал тебе, — извинился Питер, имея в виду сообщения, которые я оставила ему утром и накануне вечером. — Но у меня в голове одна Мэри Энн и то, что с ней происходит…

— Понимаю, — перебила я. — Просто я беспокоилась, всё ли в порядке.

— Всё замечательно! Повреждение мозга минимально! Левая рука у неё практически парализована и левый глаз плохо видит, но, возможно, лечение ей поможет. А если не поможет, то я всё равно счастлив. Врачи твердят, как ей повезло, что пуля, попавшая в мозг, почти не повредила глазной нерв. И как они рады, что сохранились моторные навыки, хотя и не в прежнем объёме. Посему жаловаться не приходится, ведь могло быть куда хуже… — Его передёрнуло.

Даже в самые радужные моменты я не надеялась на большее — по крайней мере в отношении физического состояния, жертвы.

— Слава богу! — воскликнула я. А про себя добавила: "Только бы это была Мэри Энн!"

— Она до сих пор не помнит, кто она… — Питер снизил тон. — Поначалу я думал, что это последствия комы, но теперь врачи считают, что дело серьёзнее.

— Каковы шансы на восстановление памяти, как они полагают? Или пока помалкивают? — мягко осведомилась я.

— Доктор Бейкер, невропатолог, говорит, что с такими повреждениями ничего нельзя знать наверняка. Память может вернуться к ней в любую минуту, либо… — Питер умолк и с усилием закончил: — Либо никогда. — После паузы он снова оживился и довольно весело предложил: — Но не будем о грустном. Мэри Энн уже разговаривает! Это ей даётся нелегко из-за проволоки, я её с трудом понимаю, но всё-таки! Вчера она спросила, что с ней произошло, и врачи сказали, что она попала в аварию. Потом она спросила, как её зовут. Ей ответили: «Фостер». И она этим удовлетворилась, не стала интересоваться именем. А чуть позже захотела узнать, кто я такой. Врачи заставили меня пообещать, что, если она спросит, я назовусь просто хорошим другом. Я так и сделал. Но у меня сердце разрывалось.

— Не переживай. До поры до времени, наверное, лучше не заходить далеко.

— Наверное, — неохотно согласился Питер. И опять восторженный всплеск: — Знаешь, сегодня она поела, сама, через соломинку! Каков прогресс, а?

На этой счастливой ноте мы двинулись на кухню за лазаньей. Уже к концу ужина Питер опять воодушевился: