Убийства в Белом Монастыре

Он направился в комнату, инспектор Поттер – за ним. Проходя, он краем глаза увидел, что Морис Бохун сидит в проеме окна – неподвижный, одна половина его сухого, словно пергамент, лица и серый глаз с черным зрачком были на свету, плечи приподняты, рука лежала на трости.

Свет хлынул в комнату короля Карла, когда Уиллард отодвинул шторы. Стала видна рослая фигура в коричневых кожаных сапогах, скорчившаяся на полу, но Мастерс и доктор Уинн расправили ее, словно куклу. Пахло дымом и паленой тканью; рот Джона Бохуна был открыт, и металл с тяжелым стуком упал на ковер из его разомкнувшихся пальцев.

На втором окне захлопали занавески, и раздался тихий голос доктора Уинна:

– Еще жив. Есть шанс. Хорошо, что в голову не стал стрелять, тогда точно не спасти. Вечно считают, что сердце ниже, чем на самом деле. Ха. Хватит мельтешить, оставьте мне… Назад. Чтоб вас!

– Думаете, – сказал, запинаясь, Уиллард, – вы можете…

– С чего бы мне это знать? Заткнитесь. В чем-то его отвезти… чтобы не трясло. А? Катафалк? Почему нет? Если есть, лучше и не придумаешь.

– Быстро, Поттер, – сказал Мастерс, – фургон – и носилки. Скажите, я приказал. Да не катафалк! Что стоите и пялитесь, бегом!

В комнате было четыре окна: два в стене слева рядом с дверью, ведущей на лестницу, и два в глубине, с видом на газон. От оконного переплета падали решетчатые тени на большой стол и стул, рядом с которым лежал Джон Бохун; на полу были разбросаны бумаги, которые сквозняком сдуло со стола. Один лист, словно обретя какое-то странное подобие жизни, долетел до самой двери. Беннет, созерцавший накрахмаленную рубашку, брошенную на стул, машинально придавил бумагу ногой.

Он вспомнил выражение лица Джона Бохуна и последние слова, которые тот произнес, прежде чем покинуть гостиную. Можно было уже тогда догадаться… Буквально в воздухе носилось. Но почему он это сказал: «…как бы я ни пытался доказать… я только запутываюсь. Меня точно за что-нибудь да повесят». Почему такое подозрительное поведение, которое кого угодно привело бы под суд, почему такой ужас по отношению к Марсии, когда можно было доказать, что он неповинен… Человек с пулей в груди вдруг застонал и дернулся. Беннет посмотрел вниз. Взгляд упал на лист бумаги под ногой, скользнул в сторону… Корявый почерк, размашистый и неровный, как у пьяного.

Простите, что переполошил весь дом. Прошу, простите, но я был вынужден это сделать. Вы, вероятно, теперь знаете, что я убил Канифеста.

Сначала мозг Беннета был просто не в состоянии это воспринять, в голове у него постоянно прокручивалась мысль, что, вероятно, произошел несчастный случай. Потом, словно поток слишком яркого света, пришло осознание прочитанного, и секунду-другую он пытался собрать все воедино. Затем Беннет нагнулся и нетвердой рукой поднял листок.

…что я убил Канифеста. Я не собирался этого делать. Всю жизнь я пытался объяснить другим и себе, что я не хотел делать то, что в итоге сделал, и мне это ужасно надоело, но я не ударил бы его, если бы знал про сердце. Я лишь проводил его до дома, и по дороге мы спорили.

Он ясно представил себе Джона Бохуна, его жесты, манеры, веселье, его уверения, что он видел Канифеста в начале вечера, расходившиеся с очень поздним прибытием в поместье…

Но клянусь – я не убивал Марсию и не имел к этому никакого отношения, подозрение пало на меня по какой-то нелепой случайности. Я не знаю, кто убил ее. Но какая сейчас разница? Ее нет, и мне больше незачем жить. Да хранит тебя Господь Бог, Кейт. Прощай, девочка.

Подпись «Джон Эшли Бохун» была выведена твердой рукой.

В комнате резко запахло лекарством. Мастерс светил фонариком, и Беннет слышал, как щелкнули ножницы и замок саквояжа доктора Уинна. Сквозняк унес пороховой дым. Беннет настойчиво подозвал Мастерса, протягивая листок. Старший инспектор кивнул. Он показал на Уилларда, тот быстро подошел, удостоив Беннета быстрым любопытным взглядом, и взял фонарик.

– Воды, – сказал доктор Уинн. – Чуть теплой. Кто-нибудь, да принесите уже. И где эти чертовы носилки? Я не могу извлечь пулю здесь. Приподнимите ему голову, буквально на ладонь. Подержите…

Подошел Мастерс, несколько ошарашенный. Беннет сунул ему записку и помчался за водой. Дверь его собственной комнаты была распахнута в коридор. Он вошел, взял таз и перевернул коробок цветных спичек. Кэтрин Бохун ждала его там, где он ее и оставил. Она притихла, хоть и крепко стиснула руки.