Убийственная тень

– Это разные вещи. С одной стороны, жизнь, экономика, работа. Однако мы не можем осквернять священный ореол гор. Навахи будут драться за них всеми силами, до последнего вздоха. Нам надо проявлять разумную осторожность, иначе дело зайдет в такой тупик, из которого мы выберемся лишь много лет спустя. Их решимость с годами крепнет, равно как и умение жить сегодняшним днем. – Сделав скидку на раздражение Уэллса, он тем не менее пресек в зародыше всякую попытку возразить: – Разумеется, у них есть свои проблемы. А у кого их нет? Их склонность к алкоголизму тянется из прошлого, она так и не изжита. Добавь сюда тягу к самоубийству. Эти две тенденции приобрели характер массовой эпидемии. В Совете племен, безусловно, имеются разногласия, но при необходимости они умеют их преодолевать, проявляя беспрецедентную сплоченность. Навахи – самый крупный этнос в Америке и самый известный в мире. Его популяризируют книги, комиксы, вестерны. Они стали неким мифом в коллективном сознании – вот что придает им силу, несопоставимую с их численностью и политическим весом.

– Рэнди, ты меня за идиота держишь? Азбуке вздумал учить? Я хочу только превратить этот уголок планеты в рай земной.

– Для них здесь и так рай земной в буквальном смысле. Это все равно что предложить христианам установить горнолыжный подъемник на Голгофе.

– Но это сулит огромные выгоды, им в том числе.

– При таком образе жизни их довольно трудно соблазнить деньгами.

Уэллс вновь зашелся гневом и заговорил на повышенных тонах:

– Ради всего святого! Довольно заглянуть в их резервацию – это же уму непостижимо! Под небом не должно быть таких мест! Лепп, Кайента, даже Уиндоу-Рок – повсюду нищета и запустение! Никого не может устраивать такое жалкое существование!

– Это убожество – результат их самоопределения. Они выдержали жестокие испытания в прошлом, когда мы подвергали их настоящему геноциду. Помимо военных конфликтов, вроде Боске-Редондо, они пережили и много других издевательств. Длинный марш,[9] концлагерь в форте Дефайанс, куда вместо одеял и теплой одежды им присылали из Вашингтона бархатные пиджаки и женские сапожки. Мне продолжить?

– Это дело прошлое, оно никогда не повторится.

– Это дело прошлое, но они его хорошо помнят и по сей день. Это их история, и не такая уж давняя. Как говорится, обжегшись на молоке, дуют на воду.

Коэн Уэллс посидел немного в задумчивости, устало потирая лоб, затем жестом предоставил слово представительнице бюро:

– Розалинда.

Женщина, прежде чем ответить, одернула юбку, в чем та нимало не нуждалась.

– Что тут скажешь? Всего можно достичь. Но Рэнди прав. Мы должны действовать очень осторожно. Один неверный шаг – и упремся лбом в стену.

Колмен счел необходимым внести ноту оптимизма:

– Нам повезло, что Ричард Теначи больше не является символом этого противостояния. С его кончиной оппозиционный фронт утратил силу и дал трещину во многих местах. Вот увидишь, мало-помалу мы их сломим. Не мытьем, так катаньем.

Банкир кивнул, но без особой уверенности. Потом решительно вскинул голову и обвел взглядом как сторонников, так и противников.

– Ну хорошо. Я выслушал все «против», теперь я жду от вас конструктивных предложений. Признаться, мне порядком надоело слушать, почему проект не может быть осуществлен. Теперь давайте развернемся на сто восемьдесят градусов. Полагаю, это будет справедливым ответом на то, что вы имеете от меня.

Этой фразой Уэллс не только подвел черту под сказанным, но и указал собеседникам на их зависимость от него.

Колмен смиренно поклонился и направился к двери. Розалинда Бим с видимым облегчением поднялась, взяла сумочку и последовала за ним. Мэр устремился следом, в душе радуясь, что ему не пришлось высказываться.

Он был уже у двери, когда его настиг голос Уэллса:

– А ты останься, Колберт, мне надо с тобой кое-что обсудить.

Вот этого-то мэр и боялся. И к сожалению, не напрасно.

Он закрыл дверь за вышедшими, поймав их взгляды, говорившие, что они ему нисколько не завидуют, и с тревогой обернулся к банкиру. Сейчас он опять разочарует Коэна Уэллса. А банкир не замедлил ему задать тот самый, ожидаемый вопрос:

– Ну что, новости есть?

Гибсон помотал головой.

– Никаких. Я порылся в городских архивах, но без толку. Я могу лишь попытаться замять разбирательство. Дело давнее, документы утеряны. Может, в государственных архивах Вашингтона…

– За Вашингтон ты не беспокойся. Там я найду кому этим заняться. Скорее, на местном фронте…

– Мы весь дом перерыли, от подвала до чердака. Ничего там нет. Договор на владение, если он существует, должен быть где-то в другом месте. В каком-нибудь сейфе, например.

– Нет. Это исключено. Наш герой был из тех, кто хранит деньги под матрасом. Но я на всякий случай проверил: у нас нет ячеек на это имя или на имена его близких. – Уэллс на миг задумался, потом решительно тряхнул головой. – Но где-то же она должна быть, эта проклятая бумажка. И надо ее найти. Еще раз обыщите дом, не торопясь. Наверняка что-нибудь упустили.

Гибсон понизил голос:

– Человек, которому мы это поручили, сейчас в тюрьме.