Убийственно тихая жизнь

– Именно. Виноваты мы сами. И только мы. И дело не в судьбе, не в генетике, не в невезении и определенно не в маме с папой. Все дело в нас и в наших выборах. Но… Но… – Ее глаза засверкали, от возбуждения она почти дрожала. – Самое важное и впечатляющее состоит в том, что и решение зависит только от нас. Только мы можем изменить нашу жизнь, развернуть ее в обратную сторону. А потому все те годы, что мы ждем, пока кто-то сделает это за нас, можно считать потерянными. Мне нравилось говорить об этом с Тиммер. Вот была яркая женщина. Мне ее не хватает. – Мирна опять откинулась назад. – Большинство людей с расстроенной психикой не понимают этого. Наша вина, но и решение тоже наше. И в этом спасение.

– Но для таких людей это равносильно признанию, что с ними что-то не так. Разве большинство неудачников не винят других в своих несчастьях? Вот почему эта строка из «Юлия Цезаря» так пугает, кажется такой суровой. Кто из нас готов признать, что проблема в нас самих?

– Вы все правильно поняли.

– Вы говорили о Тиммер Хадли. Какой она была?

– Я познакомилась с ней незадолго до ее смерти. Пока она была здорова, мы с ней не общались. Тиммер была умной женщиной во всех смыслах этого слова. Всегда хорошо одетая, аккуратная, даже изящная. Она мне нравилась.

– Вы приходили за ней ухаживать?

– Да. Я была у Тиммер за день до ее смерти. Взяла книгу, чтобы почитать ей, но она хотела посмотреть старые фотографии, так что я достала ее альбом, и мы вместе пролистали его. Там была фотография Джейн чуть ли не столетней давности. На этой фотографии ей лет шестнадцать или семнадцать. Она там с родителями. Тиммер не любила семейство Нил. Она говорила, что они бесчувственные, карьеристы.

Мирна внезапно замолчала, будто хотела сказать что-то, но передумала.

– Продолжайте, – подбодрил ее Гамаш.

– Это все, – покачала головой Мирна.

– Ну-ну, я же знаю, что она сказала вам еще что-то.

– Я не могу вам это повторить. Тиммер сидела на морфии, и я уверена, что она не сказала бы ничего подобного, будь она в здравом уме. И потом, это не имеет никакого отношения к смерти Джейн. Это случилось больше шестидесяти лет назад.

– Понимаете, убийство – штука такая, оно может вызревать десятилетиями. Что-то случается, а много лет спустя это неизбежно приводит к убийству. Дурное семя дает всходы. Это похоже на старые фильмы ужасов, в которых монстр никогда не бежит, а просто идет за своей жертвой, не размышляя и не испытывая жалости. Убийства в каком-то смысле такие же. Их начало теряется в глубине времен.

– И все же я не передам вам слова Тиммер.

Гамаш знал, что может ее переубедить. Но зачем? Если результаты экспертизы покажут, что Крофты невиновны, то он вернется к Мирне с этим вопросом. А так она права. Он не должен это знать, но, Господь свидетель, как же ему хотелось это узнать.

– Вот что я вам скажу. Я не буду настаивать. Но может быть, через несколько дней я приду к вам с этим вопросом, и тогда вы должны будете мне сказать.

– Хорошо. Если спросите еще раз – я скажу.

– У меня есть другой вопрос. Что вы думаете о мальчишках, которые швырялись пометом?

– В детстве мы все совершаем глупые, жестокие вещи. Я помню, как-то раз взяла и заперла у себя в доме соседскую собаку, а потом сказала маленькой девочке – хозяйке собаки, что ее пса увезли отловщики бездомных собак и усыпили. Я до сих просыпаюсь по ночам и вижу ее лицо. Лет десять назад я пыталась ее найти и извиниться, но оказалось, что она погибла в автокатастрофе.

– Вы должны простить себя сами, – сказал Гамаш, поднимая «Бытие».

– Конечно вы правы. Но возможно, я не хочу это делать. Не хочу это терять. Мой маленький личный ад. Жуткий, но зато мой собственный. Временами я бываю упрямой. А местами толстой. – Она рассмеялась, стряхивая невидимые крошки со своей кофты.

– Оскар Уайльд говорил, что единственный грех – это глупость.

– И что вы об этом думаете? – Глаза у Мирны загорелись – она была рада перевести разговор на него.

Гамаш немного подумал.

– Я совершал ошибки, которые позволяли убийцам забирать новые жизни. И каждая из этих ошибок с расстояния кажется глупой. Скоропалительный вывод, ложное допущение, за которое ты цепляешься изо всех сил. Каждый мой неправильный выбор дорого обходится обществу.

– И вы учитесь на своих ошибках?

– Да, учитель, надеюсь, что учусь.

– Большего от себя и требовать нельзя, первоклассник. Предлагаю вам сделку. Вы прощаете себя, а я – себя.