Убийственное меню

Шифон-велюр на Марину влез. И даже застегнулся. Правда, главным образом благодаря корсету, из-за которого Марина дышала с трудом, но сразу решила — если нужно, так и вовсе не будет дышать. Продержится на одном счастье, переполнившем все её похудевшее естество.

Юстина же до конца последовательно держалась прежней линии, хотя накануне вдрызг испортила отношения с хозяином дома. О последствиях пока лучше не думать, в конце концов, холера, она взрослая девушка, не пропадёт!

— Вот видите, тётечка, — деликатно начала она. — Если бы у нас было две недели, а ещё лучше — три…

— Три недели на этом паскудстве? — обрушилась на племянницу тётка. — И одной хватило, вон как отлично сидит.

— Именно «сидит», — холодно подтвердила девушка.

— Что значит «именно»? — забеспокоилась тётка. — Ведь я могу даже со… со… согнуться… нет, не могу, да и зачем мне сгибаться?

— Посмотрите на себя сбоку. И сзади, — потребовала мучительница.

— Зачем? Я же чувствую — сидит отлично.

— Тем больше оснований полюбоваться. Гости на банкете будут разглядывать тётю со всех сторон.

Были у Марины нехорошие предчувствия, были, недаром она не хотела смотреть на себя сбоку, да разве Юстинка отстанет? Решила — что бы ни увидела, станет восторгаться.

И не смогла. Горло перехватило. Вид сбоку. Вид сзади оставим на потом. Будь Марина повыше ростом — вылитый кит в роскошной упаковке. А так — откормленная бегемотиха на сносях.

Марина попыталась втянуть живот. Поскольку корсет уже сделал все, что в его силах, эффект оказался мизерным.

— Ну и что… — начала было Марина, овладев собой, но девушка силой развернула тётку, и зеркало послушно отразило зад на удивление дородного першерона. Нет, не ожидала Марина такого, зеркало врёт! Не может она выглядеть так ужасно в своём прекрасном платье.

Ещё секунда — и слезы хлынули бы потоком, но племянница бдила.

— Не реветь! Помнить о лице! Столько трудов косметички и тётиных денег псу под хвост? Хотите страдать — страдайте, только внутренне, не внешне!

Остался единственный способ проявить страдание. И Марина с руганью обрушилась на племянницу, стараясь не очень сильно кривить рот:

— А все ты! Какого черта кормила меня дерьмом целую неделю? К чему все мои мучения? Наобещала с три короба, а я не могу пойти в велюре! И в сапфирах! И теперь ещё мне демонстрируешь этот ужас и велишь любоваться! Садистка! Змею вырастила я на собственной груди! Чудовище! Сгинь с глаз моих! О, какая я несчастная…

— Не сгину! И не змея я, сказала — одену тётю, и одену так, что все лопнут. Какая же вы несчастная? Ещё неделю назад это платье и вовсе на вас не влезало, теперь же только излишне обтягивает. Ещё немножко поголодать… Спокойно! Не сей момент голодать. Сей момент мы примерим серебристую искорку. Ну, что стоите? Времени у нас в обрез. Примеряйте, дискуссия потом.

Марина была в отчаянном положении. Сейчас бы впасть в истерику, а приходится себя ограничивать. Племянницу, конечно, обругала, но это слабое утешение. Руки трясутся, где там новые примерки. Да и в пользе голодания разуверилась.

Юстине пришлось все взять на себя. Преодолевая сопротивление ошалевшей тётки, не обращая внимания на град оскорблений, девушка переодела её в другое платье.

Жалобы и стенания как ножом отрезало. В комнате повисла напряжённая тишина.

Чёрное платье, переливающееся серебряными искрами, сидело на Марине почти свободно. Ещё недавно оно буквально лопалось, согнуться не позволяло, а теперь… Немного обтягивает, но в меру. А спереди она выглядит и вовсе стройной!

Ни слова не говоря, Юстина протянула тётке ручное зеркало.

Нет, не станет она больше разглядывать себя со всех сторон! Больше не выдержать разочарования. Лучше будет ко всем оборачиваться передом, уж как-нибудь…

Юстина ткнула тётку в бок, и та раскрыла глаза. Бегемотихи больше не было, во всяком случае беременной. А сзади… сзади платье не обтягивало, не подхватывало зад, а спадало, как и положено.

С трудом проглотив теперь уже слезы радости, Марина все же не удержалась от претензий:

— Да, а обещала, что на меня влезет то, велюровое.

— Я и сама надеялась, но вы, тётечка, ограничились голодовкой, а нужны ещё и физические нагрузки. Одна женщина, между прочим, три дня шла пешком и сбросила пять кило. А у меня завтра второй экзамен, не могла я таскаться с вами в пешие походы. Или танцевать каждый вечер. А следовало бы.

— Что следовало, танцевать? Поступить мне в балет? Столько страданий — и всего одно платье!

— Так это за неделю. Очень неплохое достижение. А теперь представьте себе месяц…

Месяц представился Марине в чёрных и радужных красках. С одной стороны — целый месяц проклятого супчика, ох! И с другой — четыре недели, пять с половиной на четыре, двадцать два килограмма. Без бумажки сосчитала с трудом, а сосчитав, пришла в восторг.

Прекратив поносить Юстинку, переключилась на меха. Сапфиры или просто серебряный шарф? Голубизна в норковой горжетке очень даже подходит…