Убийственные болоньезе

— Вот и хорошо, — недобро усмехнулась Тина, — давайте прощаться, Розе Исааковне пламенный привет!

— Тина, золотце, зачем ты так? — заохал Бернс.

— Как? — надменно спросила Тина.

— Прощаться! Уж как я соскучился по тебе красавица моя, слов таких нет… — заныл Бернс, вымаливая ласку у Тины.

— Ладно уж, — пожалела его она.

— Любишь? — с придыханием спросил Бернс.

— А то! — бодро ответила Тина.

— Вот и ладненько, — сказал он напоследок, — не шали.

Тина отшвырнула трубку, обернулась к Давиду, но вместо него увидела Павлова прислонившегося к косяку витражной двери.

— Значит, любишь? — хамовато спросил он.

Тина достала из перламутрово-розовой пачки сигарету закурила.

— Тебе, Павлов, родители не говорили, что подслушивать некрасиво? — вскинув красиво очерченные брови, спросила она, чувствуя, что назревает скандал.

— Трубочка фонит, и подслушивать не надо, — с гаденькой, на взгляд Тины, улыбочкой произнес Виктор — Воспитанный молодой человек просто вышел бы из комнаты, — наставительным тоном сказала Тина.

— А я не воспитанный, — Виктор оттолкнулся от косяка и подошел к девушке, вытащил из ее пальцев сигарету и глубоко затянулся, выпустив дым в лицо Тине. — Опять же на чужих ошибках принято учиться, вот стану старым, заведу себе молодую любовницу, будет мне она сказки рассказывать про любовь, а я возьми да и вспомни, как Тина Андреевна со своим преклонных лет кавалером разговаривала, в любви клялась и это после ночи, проведенной с молодым жеребцом.

— Эка хватил, жеребцом! Льстишь себе, Павлов, — шла напролом Тина.

— Скажи еще, что тебе не понравилось, — Виктор улыбался, но на заросших щетиной скулах играли желваки.

— На троечку, — резанула Тина, понимая, что сжигает мосты, но остановиться не могла.

— Что ж ты орала на всю гостиницу? — зло спросил Павлов.

— Угодить тебе хотела, видела, как ты старался, — ехидно ответила Тина.

— Считай, что угодила, — Виктор протянул руку и потрепал Тину по щеке. — Приятно иметь дело с профессионалом.

— Милости просим, — оттолкнула его Тина. — В любое время.

— Я, пожалуй, обойдусь, — он зло ухмыльнулся и удалился в гостевую спальню. Тина посмотрела ему вслед, на его немного сгорбившиеся плечи, словно легла на них тяжелая ноша.

— Тина Андреевна, вы в праве сказать, что это не мое дело, но я считаю, что ваша размолвка с Павловым негативно влияет на отношения… в общем на наши отношения, внутри коллектива, так сказать.

Давид был настроен весьма решительно, еще бы ему придется остаться в Ангельске — нельзя бросить работу, требуется разрешение Бернса — и тут… какая собака укусила Тину, а может Павлова, не разобрать неопытному в любовных интригах Давиду. А делать что-то надо…

— Оставь Давид, — Тина сидела над очередной чашкой кофе. Нервничая, она поглощала его литрами, но эта чашка была явно лишней, так и стояла, оставаясь нетронутой.

— Хотите, я поговорю с ним? — предложил Давид, сам не понимая, как можно начать такой разговор. — Он собирается вернуться в гостиницу…

— В гостиницу, говоришь, — отстраненно, как эхо повторила Тина.

— Хотите? Я могу.

— Нет, нет. Спасибо…

Ладкина голова показалась в щели приоткрытой двери, затем дверь распахнулась и Тина увидела Павлова, разговаривающего в холле с Виолеттой. Он прощался, улыбался Виолетте, но, почувствовав Тинкин взгляд, повернулся спиной.

«Хочешь, не хочешь, а вежливость обязывает…» подумала Тина и, нехотя вышла в холл. Ее встретил сердитый взгляд и натянутая улыбка Павлова. Давид и девушки попытались разрядить накаленную обстановку:

— Ну, во всем надо искать хорошее, если бы не случай, вы Виктор никогда бы не посетили наш провинциальный городок, — это Давид.

— Скромничаете, провинция провинции рознь, мне ваш город понравился, — раскланивался в ответ Павлов.

— Чем может прельстить москвича наше захолустье? — поторопилась вставить слово Лада.

— Люди здесь хорошие, и девушки очень красивые, — сопровождалось целованием дамских ручек, не Тины, конечно. — Ну что ж, до завтра. Давид, я надеюсь, вы проследите за сборами, повторюсь, ничего лишнего.

— Несомненно, — Давид пожал протянутую Виктором руку.

Тина стояла рядом, толчок в спину заставил ее протянуть руку для прощания.

Пожатие вышло неприязненным, каким-то брезгливым, поспешным, и Тина, не дожидаясь ухода Павлова, вернулась в столовую и села к давно остывшей чашке кофе.

Прикурила сигарету, закрыла глаза ладонью и тихо заплакала. Они все не кончались, ее горькие слезы, открыл и тут же закрыл дверь Давид, вслед за ним появилась Лада, посидела рядом молча, но долго не выдержала:

— Ну и дура ты, Тинка, да если он тебе нужен, так иди за ним! Гостиницу его знаешь?

— Знааюю…

— Чего сидишь? Собирайся!

— А если он меня выгонит? — сквозь слезы спросила Тина.

— Если, если… Вот если не пойдешь, то тогда точно не узнаешь, выгонит или нет.

Топай! Расселась, видите ли, слезы льет…

— Ты, правда, так считаешь?

— Правда, правда. Хочешь, Ветку спросим?

— Ой, не надо, похоже на консилиум! Я и впрямь пойду. Нет, правда, пойду. Вот кофе выпью и пойду.

— Проваливай без кофе. А то еще передумаешь, с тебя станется, артистка.