Убийственный призрак счастья

Не касаясь статьи, Давид Каплан смотрел на детектива, но чувствовалось, что последние слова Натаниэля он не услышал. Натаниэль пожал плечами и положил газету на стол.

– Да, так вот, – сказал, наконец, господин Каплан. – Видите ли, я не верю в случайность этого преступления. То есть, сначала я готов был принять версию полиции. Но вот на следующий день засомневался в этом.

– Вот как? – Розовски снова посмотрел на помощника и чуть поморщился от промелькнувшей по Сашиному лицу улыбки. Каждый второй потерпевший считает полицию необъективной. Каждый второй считает, что провел бы следствие лучше. Если не сам, то, во всяком случае, с помощью нанятого частного детектива.

– И что же произошло вчера? – осведомился Натаниэль.

– Вчера? – переспросил Давид Каплан.

– Ну да, вчера. Насколько я понимаю, полицейский офицер сообщил вам то, что было напечатано в газете. А вы, как сами сказали, поначалу приняли эту версию. Что же произошло после сообщения полиции?

– Мне удалось кое-что узнать о личности арестованного. Только не спрашивайте меня, каким образом. У раввина есть разные возможности.

– Да-да, я понимаю… Но мне, надеюсь, вы назовете его имя?

– Да, конечно. Потому я и пришел. Я ведь хочу попросить о помощи… Видите ли, я знаю этого человека. Более или менее знаю. И мой отец знал его. И помогал ему неоднократно… Впрочем, – рабби Давид развел руками, – чужая душа потемки. Тем не менее, личность подозреваемого…

– Так кто же это?

– Ах, да. Его зовут Дани Цедек.

Натаниэль откинулся в кресле. В глазах его появились искорки интереса.

– Дани Цедек? – пробормотал он. – Так-так-так… Не знал, что он уже на свободе. Значит, именно его полиция арестовала как возможного убийцу рабби Элиэзера?

– Вы знаете его? Тогда вам должно быть понятно, почему версия полиции вызывает у меня сомнение, – сказал рабби Давид.

– А я не понимаю, – подал вдруг голос Маркин. – Почему этот человек не мог совершить того, в чем его обвиняют?

Розовски и господин Каплан одновременно посмотрели в его сторону, потом друг на друга.

– Дани Цедек, по кличке «Пеле», – медленно произнес Натаниэль. – Известная личность. Вернее, когда-то была известной. Только Пеле, насколько я помню, мокрыми делами никогда не занимался. И потом: не представляю себе, чтобы он залез в синагогу и попытался вскрыть арон-кодеш. Он из религиозной семьи, да и сам, по-моему, без ермолки не появляется. Когда-то начинал как аферист, между прочим – блистательный аферист, следует признать. Потом занимался контрабандой наркотиков, еще кое-какими делами. Но все это – когда-то. Насколько я знаю, ныне он опустившийся, никому не нужный и плохо соображающий тип. Два года назад его посадили за мелкую кражу на рынке Кармель. Вышел полгода назад или около того.

Маркин скептически фыркнул.

– Что-то я не вижу причин, по которым этот тип не мог бы… – тут он посмотрел на посетителя, спохватился. – В общем, опустившийся тип, возможно, уже и наплевал на религиозные чувства. Если они у него и остались…

– Есть причины, – ответил Натаниэль. Господин Каплан подтверждающе кивнул. – Есть, есть. Дело даже не в том, что, как я уже сказал, Цедек – человек религиозный, да и религиозность у него своеобразная. Дело в другом. По своей комплекции Пеле, – детектив окинул оценивающим взглядом своего помощника, – по комплекции он вроде тебя, а ростом и того меньше. Рост у Пеле чуть больше полутора метров, а вес – килограммов пятьдесят. А рабби Элиэзер, да будет благословенна его память, раза в два выше и тяжелее. Это уж скорее он мог в драке так прижать Цедека, что тот бы испустил дух на месте…

– А возраст? – Маркин продолжал настаивать на своем. Сколько лет было вашему отцу, господин Каплан?

– Ему было семьдесят восемь лет, – ответил вместо Каплана-младшего Натаниэль.

Маркин выразительно развел руками – дескать, и говорить не о чем.

– Мой отец был физически очень сильным человеком, – сказал рабби Давид. – До возвращения к религии он занимался тяжелой атлетикой, даже брал призы – еще в Питере. В сорок восьмом в лагере только силой он и снискал уважение уголовников… Да и потом, после освобождения ему довелось работать грузчиком на железнодорожной станции. Он вышел в пятьдесят шестом, и никак не мог устроиться на работу. Не по причине судимости, а потому что везде нужно было работать в субботу, Так отец написал письмо лично Хрущеву: дескать, как религиозный еврей, я не могу работать по субботам и прошу помочь мне с устройством на любую должность, но позволяющую не нарушать святость субботы.

– И что? – спросил Маркин, мгновенно забывший об убийстве. – Хрущев ему ответил?