Убийственный призрак счастья

Розовски и сам понимал, что подобное предположение абсурдно – отчасти по тем же причинам, которые заставляли его сомневаться в виновности Цедека. Он вернулся к мысли о соучастии. Что-то в ней есть. Но вопрос: куда, в таком случае, делся Пеле? Ведь второго выхода нет…

Его взгляд упал на здание, глухая стена которого с одной стороны ограничивала двор. Интересно, подумал он, вот такое количество недоштукатуреных, неготовых зданий в Израиле – это почему? По безалаберности? Или по старинному еврейскому обычаю, согласно которому при строительстве дома следовало одну стену оставлять неотштукатуреной – дабы показать Мессии, когда тот явится, что на зов его трубный бросил все дела, включая устройство собственного жилья, временного, как все в этом мире.

– Как много у нас в стране, оказывается, людей, ждущих прихода Мессии… – пробормотал он вслух.

– Что? – не расслышал шамес.

– Нет, ничего. А что в этом доме?

– Спортзал, – ответил Дарницки. – Клуб какой-то. Зал тренажеров. Я знаю?

– В тот вечер там никого не было?

– В тот вечер? – шамес задумался. – Может быть, Игаль был, с друзьями. Он занимается какой-то там борьбой, я в них не понимаю. Хотя нет, когда я запирал синагогу, там уже никого не было, свет не горел…

– Игаль? – Натаниэль вспомнил небритого парня, спорившего с шамесом. – Ах да, это парень… Чего он от вас добивался? Когда я подошел? Вы спорили о чем-то.

– Спорили? Вовсе нет, – шамес махнул рукой. – Что-то ему обещал передать рабби Элиэзер, благословенна будь его память. Не знаю, что. Какую-то вещь. Так он всю неделю сюда ходит, спрашивает, не нашел ли я чего-нибудь, предназначенного для него. Какой-то пакет, и чтобы на нем было написано его имя – Игаль Хаскин.

– А в пакете что должно было быть? – спросил Натаниэль на всякий случай.

– Говорит: «Сам не знаю». Говорит, рабби Элиэзер вроде бы собирался ему что-то передать. И как раз накануне.

– Интересно… – пробормотал Розовски, закуривая новую сигарету. – А с ним кто был сегодня? Ждал у машины, на улице? Брат? Мне показалось, что они похожи.

– Нет, не брат. Дядя. Младший брат матери. Похожи, потому что Игаль – копия мать. Не отец, слава Богу.

– А почему – слава Богу? – спросил Натаниэль. Машинально спросил, не потому, что его так уж интересовали родственники Игаль и его дядя. Просто он не любил недоговоренности. А такая недоговоренность в голосе Дарницки прозвучала.

– Отец был нестоящим человеком, – коротко ответил шамес. – Не спрашивайте меня подробностей, его уже нет на свете. Умер полгода назад. Жил не по-людски, и умер по-собачьи.

– Это как – по-собачьи?

– А так. Под машину попал. По пьяному делу. Да он трезвым и не ходил никогда, – шамес покачал головой. – Человек может выпить, кто против? Иногда даже должен выпить. Но пить и напиваться – две большие разницы. Знали бы вы, как как часто Юдит с Игалем приходилось вытаскивать его из забегаловок! Не в обиду покойному будь сказано, тогда и парню перепадало и жене! Он таким буйным становился!

– Они тоже посещают вашу синагогу? – спросил Розовски. – Юдит и Игаль?

– Иногда, – коротко ответил Дарницки. – После одной истории… – он замолчал. Розовски внимательно посмотрел на потемневшее лицо шамеса.

– После какой истории? – спросил сыщик.

Шамес отвернулся.

– Знаете, что я вам скажу? – произнес он после долгой паузы, отводя глаза в сторону. – Полиция никого не найдет. Поверьте мне.

Мнение Натаниэля о способностях полиции было немногим лучше, но он счел своим долгом заступиться за бывших коллег.

Дарницки слабо махнул рукой.

– Я же не спорю, – сказал он. – Насчет воров, грабителей. Я не спорю. Это они могут. Но тут – особый случай.

Розовски насторожился.

– Что же особого в этом случае? – поинтересовался он.

Дарницки наконец повернулся к собеседнику, и Розовски обнаружил, что взгляд у шамеса вполне безумен. На всякий случай детектив немного отодвинулся. Дарницки не заметил его движения. Он вообще ничего не замечал.

– Я знаю, кто убил рабби Элиэзера… – еле слышно прошептал он. – Поэтому и говорю…

– И кто же по-вашему его убил? – спросил Натаниэль. Шамес настороженно огляделся по сторонам, поманил детектива пальцем. Розовски наклонился к нему. Дарницки цепко ухватил Натаниэля за ворот куртки, притянул его ближе и шепнул на ухо:

– Диббук. Рабби Элиэзера убил диббук.

* * *

Сарра Розовски позвонила через неделю вечером, в десять часов. За это время квартира, как обычно, превратилась в нечто среднее между проходным двором и городской улицей во время забастовки муниципальных работников (иными словами, мусорщиков). Услышав голос матери, Натаниэль тут же вспомнил, что все вечера отключал телефон, каждый раз рассчитывая вновь включать «через полчасика», и каждый раз забывал это сделать. Сам же позвонить в Москву он не мог никак, потому что на второй день отсутствия госпожи Розовски напрочь пропала телефонная книжка ее сына.

– Где ты пропадаешь? – встревожено спросила Сарра Розовски.

– Я тебе каждый вечер названиваю, никто не отвечает.