Убийство

Барон не хотел пускать во двор нищего. Оборванный, вечно пьяный старик часто заходил во двор, и все знали, что у него есть деньги и у сыновей его хорошее хозяйство, но почему не хотел его пропустить Барон, так и осталось неизвестным.

Он положил передние лапы на его плечи и лаял. Нищий ударил его по задним ногам палкой, и тогда случилось нечто необъяснимое, - может быть, потому, что его никогда никто не бил, так рассвирепел Барон: один момент, и старик лежал на земле, а Барон, рыча, рвал его лохмотья, так что они летели в сторону, как пух, переломил его палку зубами, прокусил руку...

Отец с конюхом Пименом едва оттащили Барона. Старик плакал, как ребенок, и бледный, задыхающийся от волнения отец кричал Пимену:

- Убить Барона! Сейчас же убить, без разговоров! - Отец не любил говорить, и у него навсегда осталось это присловье "без разговоров".

Ольга Александровна помнила, как старик сидел на кухне, где ему промывали и перевязывали укус на руке, помнила его хныкающий голос и пухлый нос с синими и красными жилками.

Его одели в старый отцовский военный сюртук, и он стал похож на полицейского. Потом он пил чай, выпячивая толстую нижнюю губу, потом прятал в грязный кожаный кошель данные ему отцом деньги...

А в это время Барона увел за город Пимен, и с ним пошел Саша. Барон шел, виновато опустив голову, а у Пимена на плече, как ружье с тремя штыками, лежали вилы-тройчатки; зубья этих вил были такие черные и зловещие, точно грозили небу.

Была осень, дул холодный ветер, но Саша был в одной гимназической блузе, а на Пимене болтался широкий зеленоватый пиджак и на сапоги спускались плисовые шаровары.

Вечером они сидели за круглым столом, покрытым белой клеенкой, запачканной чернилами и изрезанной по краям перочинным ножом. Отец писал письма, она читала длинную сказку, где был и темный лес, и старуха, и как из трубы вился дым, и все это было таинственно и страшно; Саша учил грамматику.

Лицо у Саши было совсем белое, как абажур лампы, и весь он, тонкий и белый, был как ангел. От глаз его вниз шли плохо стертые темные полоски. Когда он пришел с Пименом, но уже без Барона, он ничего не сказал ей, прошел в детскую, взял книгу и сел за стол; и только со двора слышала она, как отец спросил Пимена:

- Убил?

- Убил, - коротко ответил Пимен.

И ей что-то подкатило к горлу, и она тихо заплакала в углу.

Скрипело перо отца, и, как всегда, одинаковое, точно давно окаменелое, было лицо у него с морщинами на лбу, густыми усами, теряющимися в длинной бороде, золотыми очками на глазах.

Чуть слышно где-то далеко за окнами дул ветер, и в гостиной незаметно тикали часы.

Стояла строгая тишина, точно что-то насупилось и притаилось, из-за черных больших строчек сказки подымался беззвучный лес, и беззвучный дым шел из трубы одинокой избушки, когда вдруг, как гром, ударился около высокий испуганный голос Саши:

- А он поднял голову и смо-о-трит!..

Взглянули на Сашу: лицо было, как мел, огромные серые глаза застыли, обхватив отца, и только пальцы рук мелко дрожали, как огонь свечки.

И поняли, что он говорит о Бароне; но когда поднялись и подошли к нему, он забился и зарыдал, как исступленный.

Отец взял его на руки и отнес в постель. В постели он бредил и метался, весь точно сквозной, прозрачный, с огромными окнами сухих глаз, и раздирающе кричал:

- Не надо! Голубчик, Пимен, не надо!

Это была беспокойная ночь. А на другой день Пимен рассказал отцу, как убивали Барона.

Его вывели в поле, отвели подальше к сорным ямам, где рос колючий бурьян и свободно дул холодный ветер. Он шел тихо, точно о чем-то думал, и, зайдя сзади, быстро и сильно Пимен ударил его по голове. Барон взвизгнул и остановился оглушенный; он не бежал, он стоял и смотрел изумленными глазами, как снова замахнулся и снова ударил его по голове Пимен. Тогда он упал и протянул к нему лапы, точно просил пощады, и выл - не выл, а плакал. "В голос плакал, прямо как человек плачет", - говорил Пимен.

Тогда-то Саша бросился к нему, ухватил его за пиджак руками и кричал:

- Не надо, Пимен, не надо!

Но Пимен бил Барона, зажмурив глаза, бил по голове, по спине, по ногам, пробовал даже проколоть вилами, но этого уже не мог сделать.

Барон вытянулся и лежал пластом без движения, когда они шли домой. Но, отойдя шагов двадцать, оглянулся Саша и увидел, как Барон поднял голову и грустно смотрел им вслед. Этого последнего взгляда Барона Саша не перенес.

- Ухватились панич за голову, - рассказывал Пимен, - и так, как попало, через бурьян, через ямы бегут и плачут... Прямо, куды зря, бегут и плачут...

Ольга Александровна вспомнила, как в тот же день у нее был такой же припадок, как у Саши, и отец прикладывал к ее горячей голове полотенце, и катились капли воды...

Воспоминание выплыло и исчезло, и плавно закачались перед глазами большая серая лошадь, на ней Саша, уже поручик, в фуражке второго полка с синим околышем, высокий и стройный, как маслина; а около прыгает, встряхивая мягкими ушами, воскресший Барон, умный, надежный, с толстыми, сильными лапами и мохнатым хвостом.