Убийство-2

Они сидели бок о бок на низком диване напротив одного из тех гигантских телевизоров, которые она терпеть не могла. Он взял со стола рекламное меню из соседней пиццерии.

— Номер тридцать восемь, — сказала она.

Он уже нажимал на кнопки телефона.

— Номер тридцать восемь, — сказал он в трубку спокойно и вежливо, как всегда.

— Пусть положат побольше сыра, — добавила она.

Он вздохнул:

— С дополнительным сыром. И вторая — тоже тридцать восемь, без сыра.

В больнице ей дали какой-то раствор для раны. Она налила жидкость на кусочек ваты.

— Как голова? — спросил он.

— Я приняла обезболивающее.

Она приложила вату ко лбу, но на рану не попала.

— Давайте-ка я, — сказал Странге и попытался забрать у нее вату.

— Я не инвалид.

— Но вы же не видите, что делаете. Неужели так трудно принять помощь?

И Лунд уступила ему. Он осторожно отвел назад ее волосы, всмотрелся в лицо.

— Все не так плохо. У вас даже не останется шрама.

— Чудесно.

— Вы крепкий орешек.

— Спасибо за комплимент.

Он прикоснулся тампоном к ране. Она охнула.

— Немного пощиплет.

— Зачем вы привезли меня сюда? Я прекрасно переночевала бы в управлении.

— Можно еще в хостеле. — Он обвел глазами комнату. — Но тут ничуть не хуже, согласитесь. Грязное белье по полу не раскидано. Журналы с порнушкой не валяются. А я ведь вас не ждал, так что сделайте поблажку.

На низком столике у дивана стояла старая черно-белая фотография. На снимке был изображен высокий человек в форме.

— Ваш отец служил в армии?

К ее удивлению, он неожиданно помрачнел.

— Форма у нас в роду. Обычно военная, но не всегда. — Странге стал очень серьезен. — Это мой дед, он был полицейским. В те времена носили такую форму. Разве я вам про него не рассказывал?

— Нет.

— Ну так вот. Во время войны он работал в Управлении полиции. — Странге посмотрел на нее. — Дед участвовал в Сопротивлении. Немцы узнали об этом. Кто-то из своих донес. Отец рассказывал, что дед погиб в Минделундене вместе с остальными героями. Наверное, его тоже привязывали к столбу. Даже не знаю, зачем я храню эту фотографию, ведь все было так давно. В мире столько всего произошло с тех пор и сейчас происходит, чтобы еще думать о таком далеком прошлом.

Она отодвинулась от него, взяла в руки другой снимок, сделанный гораздо позже. На нем тоже был портрет мужчины, на этот раз точно в военной форме.

— Ваш отец? Одно лицо.

— Просто мы солдаты. Есть у нас что-то такое в крови. Мы рождены, чтобы служить. — Он рассмеялся, чтобы скрыть боль, которую причиняла ему эта тема. — Я не такой, как вы. Я привык маршировать строем и выполнять чужие приказы. Наверное, это тоже наследственное…

— Что с ним случилось? С вашим отцом?

Странге с удивлением посмотрел на нее:

— Почему вы решили, что с ним что-то случилось?

— Фотография сделана давно. Если бы он был жив, у вас бы хранился более свежий снимок.

— Ну вы даете. Мы же не на работе. Вы когда-нибудь отдыхаете?

— Наверное, нет. Слушайте, если вам неприятно…

— Он ушел из армии, потому что на этом настояла мама. Купил франшизу какого-то дурацкого страхового агентства на свое выходное пособие. Само собой, ничего хорошего из этого получиться не могло. Мы рождены, чтобы служить, помните? Деловая хватка не наш конек.

Что-то в его лице заставило Лунд пожалеть о своем любопытстве.

— Мы не знали, что ему так плохо. Да и вряд ли могли помочь. Мне было всего девятнадцать. В то лето я стажировался в управлении, думал, что полиция — мое призвание.

— Скоро принесут пиццу?

Он нахмурился:

— Вы сами спросили, так что придется дослушать. Хотя бы из вежливости.

— Странге…

— Однажды я пришел домой. А он висит в гараже. Помню, что сначала заметил ботинки.

— Простите. Мне не стоило расспрашивать.

Странге почесал колючий подбородок.

— Иначе это были бы не вы. Тем более вы же не знали, что услышите в ответ. Я долго ненавидел отца за тот поступок. Много лет. Потом, когда уже служил в армии и подумывал уйти оттуда, моя жена стала вести себя так же, как мать. Говорила, мол, я достаточно умен, чтобы начать собственное дело, стать независимым…

Он снова легонько дотронулся ваткой до ее раны.

— Этого хватило, чтобы я продлил контракт. Я все про себя знаю. Мне нравится, когда кто-то говорит мне, что делать. Вы или Брикс. Меня это устраивает. Вы умнее меня, и прекрасно это знаете.

— Я такого не говорила.

— Вам и незачем, — рассмеялся он. — У вас лицо как открытая книга.

— Допустим, сейчас у меня лицо как футбольный мяч.

— И все равно на него очень приятно смотреть.

С ней давно уже никто так не говорил.

— Я не понимаю, — сказала Лунд.

— Чего? — спросил он, вновь занявшись ее синяками и ссадинами.

— Почему он не выстрелил?

Странге опустил руку.

— Сара, ты не знаешь, что там было на самом деле. Не надо об этом думать.

— Знаю. Я слышала, как он взвел курок…

— Ему помешали люди.

— У него было достаточно времени. И он был готов, я это почувствовала.

— Ну ладно. — Странге отложил в сторону вату и флакон с лекарством. — Послушай. Этого больше не повторится. Теперь ты от меня не убежишь…

— Ты был в Хельсингёре! — сказала она, вдруг отметив про себя, что они совершенно незаметно перешли на «ты».

— Могла бы подождать.