Убийство

Меня это удивляло, но задавать ей вопросы я боялся. И вот однажды, когда у меня скопилось достаточно монеток, — а я получал монетку каждый раз, когда чистил плиту, — так вот я взял все свои монетки и купил ей большую красную ленту для волос. Я принес ее домой, спрятав за пазуху, и никому ничего не сказал. Вечером, когда она осталась на кухне мыть посуду, я вручил ей свой подарок. Она взглянула на него, потом посмотрела на мое улыбающееся лицо. И бросила ленту в помойное ведро. Я видел, как она погружается в воду среди очистков, и не представлял, что теперь делать. Просто не знал, что сказать. У меня уже не было никакого настроения улыбаться, но я боялся убрать улыбку с лица. Мама и папа всегда говорили, что если я буду хорошо относиться к людям, то и они станут хорошо относиться ко мне. И вот что вышло, когда я совершил лучший поступок в своей жизни, по крайней мере, таким я его считал. Что я мог думать теперь? Что мама и папа обманули меня? Что я не способен отличить хорошее от плохого? Я чувствовал себя испуганным и потерянным. И тут вдруг Лили сгребла меня в охапку и стала целовать и тискать. Она говорила, что просто пошутила, что от растерянности сама не соображала, что делает. Так что все кончилось хорошо.

Я никогда не рассказывал маме и папе об этом случае. Я даже соврал им — сказал, что потерял свои монетки, когда они поинтересовались, на что я их истратил. Это был единственный случай, когда мама отругала меня, а папа позволил себе резкий тон, потому что мама сочла необходимым, чтобы он тоже поговорил со мной. Но я так и не рассказал им о ленте. Я знал, что они ужасно расстроятся, если узнают о том, что сделала Лили, и я держал язык за зубами. Даже забавно.

Да нет, конечно. Что тут забавного! И почему все должно было именно так случиться?

Почему так бывает: человек хочет сделать одно, а его вынуждают поступать совсем иначе?

Почему не могут люди оставить тебя в покое и почему ты сам не можешь оставить их в покое? Почему нельзя жить среди них и в то же время вести свою собственную, отдельную жизнь? Почему нельзя просто знать, что у них все хорошо, что бы с тобой ни происходило, и что у тебя все тоже будет хорошо, что бы ни происходило у них.

Я бродил по дому, потягивал виски и думал. Мне было хорошо и грустно. Я поднялся по лестнице, зашел в свою комнатку в мансарде. Уже смеркалось, в комнате сгустились тени. И я видел все таким, каким оно было раньше, мне даже не нужно было зажмуриваться. Прошлое вернулось ко мне.

Занавески из клетчатого ситца. Круглый тряпичный коврик. Книжный шкаф, сооруженный из ящиков для фруктов. Высокая кровать под стеганым одеялом. И картинка над ней — мальчик со своей мамой и надпись: «Его лучшая подружка». И маленькое кресло-качалка. Лили так и не собралась перевезти его в город. Поколебавшись, я осторожно присел.

Конечно, теперь я был для него слишком велик. Еще бы, ведь мама с папой подарили его мне на Рождество в тот год, когда мне исполнилось семь лет. Я ерзал и втискивался и в конце концов ручки затрещали, раздвинулись, и я опустился на сиденье. Оно тоже было маловато, но мне все же хватило места. Я даже мог осторожно покачаться. Так я и сидел, покачиваясь взад-вперед и подтянув колени к подбородку. И снова оказался в прошлом, и сам стал таким, каким был тогда.

Потом я услышал, как на чердаке возятся крысы, и со вздохом поднялся. Стоял, смотрел в окно и думал, что же мне делать.

В конце концов, что я мог сказать Луане? Стоит мне открыть рот — и она закричит, зарыдает, а я так и буду стоять и хлопать глазами, как идиот. Глупо надеяться, что Луана согласится принести извинения. Во-первых, не стану их слушать, а во-вторых, она отлично это понимает. Она понимает и то, что никакого суда не будет. Процесс — дорогое удовольствие, а мои избиратели не станут тратить деньги без особой необходимости. И в этом случае они конечно же не увидят никакой необходимости в судебном процессе. Они могут на нее злиться, могут мечтать вцепиться ей в глотку. Но ни за что не станут тратить на нее общественные деньги. Кроме того, я просто не смогу привести ее в суд.

Она — клиент Коссмейера. И как бы он ни относился к ней лично, но в суде будет стоять за нее насмерть, а он один из лучших в графстве адвокатов. Он усадит меня на скамью для свидетелей и станет передразнивать и издеваться, забрасывая вопросами. Быстрее, чем я сумею обдумывать ответы.

Я снова отпил из бутылки. Потом еще и еще раз. Это придало мне бодрости, и я подумал, — да кто он такой, этот Коссмейер? Что он собой представляет?

Снова сделал глоток и еще один. Рыгнул.

Ничего он собой не представляет. Ровным счетом ничего. Он просто болтун, этот ваш Коссмейер. Не адвокат, а паяц, клоун. Что он сможет предъявить суду, кроме своих штучек?

Вне зала суда, где он вынужден строго придерживаться фактов, он и вовсе ничего собой не представляет. А если правильно выстроить факты, то я и сам сумею выставить его на посмешище. Все графство, весь штат увидят, как Хэнк Уильяме вывел Коссмейера на чистую воду.