Убийство Берии, или Фальшивые допросы Лаврентия Павловича

На июльском пленуме секретарь ЦК А.А. Андреев порадовал присутствующих таким откровением: «Берия добивался всячески, чтобы все члены Политбюро были чем-нибудь отмечены, чтобы были с пятнами, а он, видите ли, чист. И на самом деле, смотрите, к нему ничего не предъявишь – чист». Члены ЦК дружно рассмеялись. Они-то догадывались, что Маленкову, Молотову, Хрущеву и прочим не составляло труда искупаться в дерьме и без всякой помощи Лаврентия Павловича.

Искренний, здоровый смех участников пленума вызвал и Ворошилов, когда привел такое доказательство, что Лаврентий Павлович не пользовался авторитетом у подчиненных, – после ареста Берии ни один чекист не написал письмо в его защиту, где говорилось бы: «Что вы сделали с нашим великим вождем, как мы будем обходиться без нашего Берии?..» Партийные руководители хорошо знали, что таких писем не было и тогда, когда арестовывали предшественников Берии: Ягоду, Ежова, Абакумова. Да и вздумай Сталин отправить Климента Ефремовича «в штаб Тухачевского», за него не посмел бы заступиться ни один из командиров и комиссаров Красной Армии.

За Лаврентием Павловичем были и реальные преступления: репрессии невиновных в Грузии в 30-е годы, расстрел польских офицеров в 40-м, казнь советских генералов и политзаключенных в 41-м, депортация «наказанных народов», тысячи, десятки тысяч загубленных жизней (но все же не сотни тысяч, как у Ежова, и не миллионы, как у «кремлевского горца»). Однако ответственность за все эти преступления он делил со Сталиным и другими партийными руководителями. Наследники генералиссимуса пока не готовы были заклеймить за необоснованные репрессии его самого, боясь окончательно подорвать веру народа в коммунизм.

Многие коллеги Берии по Президиуму ЦК чужой крови пролили гораздо больше, чем Лаврентий Павлович. Хрущеву в самый разгар террора довелось возглавлять Московскую парторганизацию, а с января 38-го – Украинскую. В обеих было неизмеримо больше членов, в том числе ответственных работников, чем в подведомственной Берии Компартии Грузии.

Помимо бытового компромата, Хрущеву и его товарищам требовалось также найти хоть какой-нибудь компромат политического характера на Берию.

Сперва им показалось, что искомое можно найти у управляющего делами Совмина СССР Михаила Трофимовича Помазнева. В свое время он, будучи заместителем председателя Госплана, написал письмо Сталину о недостатках в работе Госплана, и оно было использовано для низвержения Вознесенского. А в записке Помазнева на имя Маленкова и Хрущева от 6 июля 1953 года «О деятельности Л.П. Берия» фигурировали очень страшные обвинения. Например, Лаврентию Павловичу инкриминировался вызов на Президиум Совета Министров Хрущева в связи с неудовлетворительным положением с завозом картофеля и овощей в Москву зимой 1952/53 годов: «Берия требовал от тов. Первухина М.Г., чтобы тов. Хрущев обязательно был на заседании Президиума Совмина, чтобы разбор этого дела был поручен обязательно тов. Хрущеву Н.С. Он этого добился, хотя тов. Первухин не хотел этого делать». А почему бы, спрашивается, не обсудить проблемы обеспечения столицы овощами в присутствии главы московских коммунистов? Это решение Берии кажется вполне естественным, и вряд ли при этом он собирался как-то «опустить» Никиту Сергеевича. И уж совсем забавно звучит обличение в том, что Берия распорядился выделить комнату техническому секретарю месткома Большого театра некой Рахматуллиной. Помазнев с гордостью докладывал, как о каком-то подвиге: «О выделении комнаты Рахматуллиной Берия звонил мне минимум 6–7 раз. Выделение комнаты Рахматуллиной удалось задержать». Несчастной машинистке, очевидно, самым достойным образом проявившей себя на любовном фронте, оставалось утешаться тем, что ее все-таки не сделали соучастницей «заговорщика» Берии.

Из того, что сообщал Помазнев, нельзя было соорудить ни приличного судебного дела, ни сколько-нибудь громких разоблачений для общественности. Подумаешь, задерживал принятие решений, давал неверные указания по распределению квартир. Во-первых, этим и другие высокопоставленные чиновники грешили. Во-вторых, все это в лучшем случае тянуло на служебную халатность, а не на расстрельный приговор. А оставлять Берию в живых ни Хрущев, ни Маленков, ни Молотов не собирались. Колебания на этот счет как будто были только у Микояна, который был одним из тех, кто выдвигал в свое время Берию на чекистскую и партийную работу. Анастас Иванович опасался, что суровый приговор Берии ударит и по нему. Но под влиянием более высокопоставленных членов Президиума ЦК Микоян свои сомнения быстро преодолел.