Убийство души. Инцест и терапия

Когда я наблюдала, каковы коллективные реакции на сообщения о лагерях уничтожения и о сексуальной эксплуатации в семье, то заметила сходство, которое нельзя упустить из виду. Обе темы являются табуированными. Об этом не говорят. В обоих случаях от этих тем обороняются, их отрицают и вытесняют. Бесконечно долго случаи инцеста обесценивали, от них отгораживались как от психопатологических феноменов и причисляли к аномалиям. Весь комплекс нацистских преступлений был завуалирован аналогичным образом, его отрицали и исключали из сознания. Невыносимые события в лагерях смерти, так же как и в детской комнате — «сокровенном месте семьи», — по-прежнему обесценивают, ставят под сомнение и представляют нереальными. В обществе наблюдается мощная защитная позиция по отношению к обеим темам. Еще и сегодня существование лагерей смерти и масштабы истребления ставятся под сомнение, а по отношению к семейному насилию царит «гробовое молчание», по выражению судебного врача и профессора Элизабет Трюбе-Беккер.

После начала правоприменения по закону о реституции дело дошло до того, что пострадавших ущемляли в праве на компенсацию, если нанесенный «ущерб не был значительным», что своей изначальной черствостью напоминает методы обследований и допросов, известные нам по судебным делам об инцестах. То, что происходило тогда и что продолжает отыгрываться в связи с сексуальным насилием, — это ретравматизация и стигматизация, еще одна разновидность властного насилия. Снова мы видим, что пострадавшие зависят от произвола какого-то человека, предоставлены воле некоего эксперта, который обесценивает тяжелые психические расстройства до не подлежащей возмещению неврозоподобной психосоматической реакции или с недоверием и неприкрытым предубеждением приписывает жертвам инцеста сексуальную готовность и желание ребенка соблазнять. Ни жертвы концлагеря, ни дети в суде не могли почувствовать, что их принимают всерьез и уважают как людей[76]. Процесс расследования, скорее, носил характер судебной оценки объектов. Неоднократно утверждалось, что субъективным заявлениям выживших не следует доверять, потому что они могут оказаться преувеличениями. Однако компетентные эксперты и опытные психологи знают, что выжившие, как правило, преуменьшают степень насилия, так как часто боятся потерять самообладание при мысленном возвращении к прежнему опыту.

В ходе судебных процессов дети видят, что достоверность их слов подвергается особо суровым сомнениям. Это включает обсуждение их возможного соучастия, сознательное соблазнение или желание стать значительным. Это особенно часто бывает, когда у жертвы инцеста нет тяжелых физических увечий, когда сексуальная эксплуатация происходила без видимых следов насилия. Факт отсутствия физического ущерба ошибочно интерпретируют, что, возможно, все было не так уж ужасно.

В основном при этом оспаривается роль жертвы, что усиливает ощущение того, что пострадавший — снова жертва. Когда в суде в стиле перекрестного допроса ребенка спрашивают, почему же он не защищался, не убегал или не позвал на помощь, то в таких действиях юристов мы распознаем влияние социально значимых предрассудков о соучастии жертв в сексуальных преступлениях.

Я помню, например, освещенный в прессе случай берлинского врача и политического деятеля. Когда одна из его дочерей вернулась после побега из дома, отец раздел обеих дочерей в возрасте 14 и 16 лет и нанес около 39 ударов по ягодицам. Перед этим он гладил голые ягодицы дочерей, а потом долго и тщательно наносил на рубцы и синяки мазь. По утрам в воскресенье девочки, несмотря на попытки защищаться, обязаны были приходить к нему в постель, где он ложился на них голым или полураздетым или заставлял их раздеваться и мыться перед ним, в то время как он насвистывал мелодии и в такт им наносил удары по их ягодицам. После неудавшейся попытки самоубийства одной из дочерей им еще пришлось выслушать от лечащего психиатра, что у них были фантазии об изнасиловании и что они хотели насилия со стороны отца, чтобы он признал их как женщин[77]. Коллективное вытеснение реальности травмы под предводительством Фрейда является при этом ключевым. Рационализации, под влиянием которых работает суд, возмутительны. Я вспоминаю случай в Дармштадте, когда мать узнала о злоупотреблениях со стороны отца с помощью явно сексуальных игр дочери 3,5 лет. Два психологических исследования подтвердили, что заявления и поведение ребенка не могут быть плодом детской фантазии, а указывают на конкретные события. Адвокат обвиняемого отрицал все подозрения, ссылаясь на компетентность и социальное положение своего клиента. Якобы политик и член экономической экспертной комиссии не станет эксплуатировать своего ребенка!

Реакция психоаналитиков