Убийство Джанни Версаче

Спустя полтора месяца так и не пойманный Кьюненен самостоятельно расстался с жизнью. Его прах был погребен на католическом кладбище Креста Господня в Сан-Диего. Мраморное надгробие было заказано его матерью на гонорар, полученный за интервью программе Hard Copy студии Paramount Television. В день похорон охрану усилили до состояния непробиваемой брони, дабы избежать медийной огласки. К месту захоронения пропустили единственную машину с тщательно пробитыми по базе номерами. Силы ФБР были приведены в режим полной боевой готовности.

Через пару дней в костеле при кладбище прошло отпевание всех погребенных за истекшую неделю. На траурную мессу Марианна Кьюненен-Скилаччи, мать Эндрю, пригласила лишь его старых школьных друзей, в памяти которых Эндрю навсегда останется блестящим умом, а не «психопатом» и «голубым жиголо» из газетных заголовков. В общей сложности явилось человек пятнадцать, включая крестного отца Эндрю, восьмидесятишестилетнего филиппинца по имени Дельфин Лабао. Ни брата, ни обеих сестер среди присутствующих не было: ограничившись семейными поминками, они давно разъехались по домам; и уж подавно не приехал на отпевание сына отец Эндрю, позорно бросивший семью и сбежавший на родные Филиппины еще в 1988 году, после чего Модесто «Пита» Кьюненена в США не видели.

Марианна явилась пораньше, запалила свечи у надгробной плиты в память о сыне. Ей хочется верить — вопреки очевидным свидетельствам в обратном, — что вовсе не был ее младший сынок половым извращенцем, садистом и серийным маньяком-убийцей. Отказывается ее разум смириться с фактом, что на совести Эндрю — пять невинных жертв, убитых им прежде, чем он выстрелил в себя из краденого десятимиллиметрового оружия. Марианна — сама хрупкость, впадает то в говорливость, то в оцепенение, колеблется на тонкой грани эмоционального срыва. По большей части она мила и приветлива, но ее настроение в любой момент может качнуться в противоположную крайность.

Одета она в желтую рубашку Эндрю и синие легинсы из вискозы с принтом. Вот она идет по проходу к переднему ряду с большим пластиковым стаканом ледяной воды в руках, — ей нужно присесть и выпить лекарства. Затем достает из кармана печатные поминальные открытки и раздает их собравшимся. На лицевой стороне — Иисус либо Дева Мария. На обратной — текст:

В память об Эндрю П. Кьюненене
(31 августа 1969 — 23 июля 1997)

Хочу, чтоб память обо мне
Осталась только добрая
И звонкая, как эхо
Счастливых дней и смеха!

Фамилии «Кьюненен» в рукописном списке отпеваемых, вывешенном на доске при входе в костел, не значится. Зачитывая поминальный список, священник произносит его имя так, как написала в поданной ему записке мать: «Эндрю Скилаччи». Так что другим верующим, также потерявшим близких, даже в голову не приходит мысль, что за души их родных молитва возносится заодно со столь печально известной заблудшей душой. Марианна Кьюненен смотрит прямо перед собой невидящим взглядом.

Зачем, зачем ее сын убил этих пятерых, прежде чем покончить с собой на борту досками заколоченного плавучего дома в Майами-Бич? ФБР допросили уже больше тысячи человек, но по-прежнему признаются, что практически не понимают его мотива. Ни старые школьные товарищи, ни сотни людей, с которыми Эндрю успел пообщаться за свою недолгую жизнь, не могут взять в толк, как такое могло произойти. Но мать свято верит, что при любом раскладе, что бы там ни стряслось, ее сына просто довели до преступления, а сам он теперь в сонме праведников небесных.

И вот уже огнем пылают темные глаза Марианны, поочередно заключающей в объятия всех собравшихся на службу. Какая-то нарядная дама втискивает ей в ладонь деньги. «Смирись уже, — шепчет, вплотную приблизившись к Марианне, сестра Долорес, старенькая учительница катехизиса, помнящая Эндрю по приходу Святой Розы Лимской. — Нужно смириться».

Но не получается, слишком велика боль.

Детство Эндрю

Марианна Кьюненен раздает всю оставшуюся у нее наличность — таксистам, церкви, да и вообще кому ни попадя. На пыльной улочке Нешнел-Сити[4], где она в одиночестве и вдали от трех оставшихся детей обитает в крошечном, запущенном бунгало с единственной спальней, Марианна обустраивает на маленькой делянке у своего домика мемориальный садик в память об Эндрю: немногочисленные унылые кактусы среди пожухшего базилика.

Вернувшись домой после заупокойной мессы, Марианна затворяется в доме, вынимает и прячет в карман вставные челюсти — и принимается безостановочно курить и давать интервью осаждающим ее репортерам.