Лактанций в своем трактате «О смерти гонителей» показывает, что император, когда он преследует христиан, — отвратительный и преступный тиран, execrabilis ас nocens tyrannus (гл. II). Насильственной смерти он заслуживает. Она неминуемо его настигнет. Но когда она придет, это будет кара, ниспосланная Богом, мстителем за свой народ и за СВОЮ религию, Deus religionis ас popidi sui vindex (гл. XXXI).
Тертуллиан в своей «Апологетике» соглашается, что многие императоры — Нерон, Домициан, Коммод, Диоклетиан — были гонителями и, стало быть, гнусными тиранами. Но христианин не должен противиться власти, преследующей его, ибо Христос страдал, не жалуясь. Гонение еще и божественно, ибо дозволено Богом. Поэтому, когда христианин повинуется закону Божию, когда он позволяет себя убить, он победоносен, ибо тогда его воля сообразуется с волей Бога и он обретает вечную жизнь и блаженное видение. «Vincimus, cum occidimur»[74]
(L, 3). Христианин должен уметь умирать и не уметь убивать. Ему следует не сражаться со своими гонителями, а молиться за них, ибо Христос сказал: «Молитесь за царей и за всех начальствующих, дабы проводить нам жизнь тихую и безмятежную»[75] («Апологетика», XXXI, XXXII).Святой Августин в трактате «О граде Божьем» высказывает такое же мнение, но вводит два различия, которые впоследствии позволят обойти суровый запрет на тираноубийство. Прежде всего, злодея дозволено предать смерти, если это во имя общего блага совершат те, кто облечен публичной властью, коль скоро тот, кому никакой закон не дозволяет убивать, не должен убивать человека, даже виновного, по собственному почину («
Вот кто мог зайти далеко, вот кто зашел далеко. Насколько нужно быть уверенным, что с тобой говорил Бог, что тебе приказал Бог, чтобы убить человека![76]
Масштабные теории тираноубийства вновь возникли в средневековье, в XII веке — веке первого Возрождения, которое было целиком французским. В соборных школах Реймса, Шартра, Орлеана и Парижа в XII веке клирики знали почти все латинские тексты, которые впоследствии узнало итальянское Возрождение, претендовавшее на их открытие; они сделали точные переводы этих текстов, которые итальянским гуманистам оставалось только приспособить к потребностям дня; они писали на столь же чистой, столь же изящной латыни, как Эразм или Бембо в XVI в., они столь же безумно восхищались древними, исповедовали такой же их культ, и пример в этом подавал святой Бернар. В философии они использовали труды древних, Платона и особенно Аристотеля, которого слегка платонизировали.
Для них знание древних было основой всей культуры, ибо если природа была испорчена первородным грехом, тем не менее она — творенье Божье, и Бог по своей милости исцеляет эту раненую природу, которая вновь становится великой и прекрасной, подругой Бога, помощницей Бога. Как же можно оставить в стороне древние тексты, столь прекрасные, столь разумные, обнаруживающие проявление божественной благодати, обучающие таким доктринам, которые словно бы предвосхищают христианство? Как можно оставить в стороне тексты о тираноубийстве? И потом, есть же святой Августин, вдохновленный Богом толкователь Священного писания. А сверх всего — для людей, проникнутых Библией, есть слова Христа: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить. Ибо истинно говорю вам: доколе не прейдет небо и земля, ни одна йота или ни одна черта не прейдет из закона, пока не исполнится все»[77]
. Разве священная история должна быть исключена из закона? Следует ли пренебрегать примерами тираноубийства из Ветхого Завета?Поэтому в XII в. мы обнаруживаем приверженцев тираноубийства, самый значительный из которых — Иоанн Солсберийский. Англичанин по рождению, воспитанник Парижской и Шартрской школ, впоследствии соратник Томаса Беккета, примаса Кентербери и канцлера Англии, Иоанн в 1159 г. завершил «Поликратика», книгу, имевшую большой успех в течение всего средневековья, в новые времена и переиздаваемую еще при Генрихе IV. Позже Иоанн стал епископом Шартрским. То есть перед нами видный церковный деятель, мнение которого было весомым.