Убийство городов

Танки шли колонной, с жестокой мощью, с неодолимым стремлением. Рябинин, обомлев, пропускал колонну, ее лязг, слепые подфарники, красные габаритные огни. Считал, сбиваясь, текущие в небе пушки, башенные пулеметы, круглые, в танковых шлемах, головы.

Колонна танков прошла, но гул не стихал. Следом, взрезая тракт гусеницами, пошла колонна самоходных гаубиц. А следом установки залпового огня, короба, накрытые брезентом, хлюпающим на ветру.

Шли боевые машины пехоты, взрезая дорогу. Плавные и гибкие, как ящерицы, бэтээры.

Рябинин, ошеломленный, не понимал, откуда и куда движется эта ночная армада. Не выходил на дорогу, пока последний транспортер, взбивая колесами тракт, не промчался мимо.

Стоял в бурьяне, задыхаясь от гари и пыли.

Медленно вышел на тракт и побрел, чувствуя стопами изрезанную гусеницами землю.

Впереди темной горой застыл танк. Мелькал свет переносного фонаря, слышались голоса, звяк металла. Рябинин сошел с дороги, прячась в бурьяне, огибал танк. Был страх оказаться в руках украинских военных, страх получить пулю в ночи.

Танкисты двигались у танка, освещали фонарем катки и гусеницы.

– Я тебе, отпускник гребанный, говорил, бери запасной. А ты что?

– Когда ты мне говорил?

– Да еще в Ростове. Хочешь воевать – воюй. А нет – уматывай обратно!

– Ни хрена ты мне не сказал.

А у Рябинина – ликующая радость, порыв броситься к ним, обнять. «Свои! Россия пришла!» Но танкисты погасили фонарь, скрылись в люке. Танк рыкнул, покатил. Удалялись его красные хвостовые огни.

Рябинин шел за танком, прибавляя шаг. Видел, как удаляются красные огоньки. Ночное зарево становилось все красней и огромней.

Часть третья

Глава 26

Голова Кольчугина лежала на столе, а рука свесилась до земли. Глаза, полные холодных слез, не мигая, смотрели в тень сада, где слабо белели флоксы. Над деревьями, огромная, алая, разгоралась заря, и в ней пламенела узкая золотая струйка. Когда взошло солнце, на рябину слетелись дрозды. Они обклевывали ягоды, шумели, перелетали в ветвях, вспыхивали серебристыми перьями. Ягоды сыпались на голову Кольчугина, краснели на столе и в его волосах.